Представьте: Ты дворник Василий, встал на свою не очень любимую работу в 5 часов утра. Чтобы подмести улицы, от злоебучих листьев. Делаешь свою работу, своей старой метлой и тут подбегает какая-то ряженая блядь и пытается отобрать твоё оружие труда..
>встал на свою не очень любимую работу в 5 часов утра
Похуй. Покурю пока. А ещё можно нашару позырить на красивую тёлку, а то возле меня обычно шмары одни. Угарно, если она взлетит, увижу трусы. Ну, а не взлетит - побегает по двору и бросит метлу. Один хуй мне столько не платят, чтобы ещё драться за метлу.
Это если эта метла в инвенатрь занесена. А то по опыту это наверняка самоделка, а инвентарная метла - говно из фикспрайса и она в кондейке лежит, с ярлыком "инв. №" - на случай ревизии.
>выгонят
Вот это смешно пошутил, ничего не скажешь.
Зима. Россия. 30-е годы. Голод. Мороз -30. По двору бежит бедно одетый мальчик с охапкой хвороста, за ним несется дворник в шапке и телогрейке.
Мальчик бежит и думает: «Нет, ну так решительно нельзя. Я из хорошей семьи, я хочу учиться, саморазвиваться. Хочу, в конце концов, быть, как мой любимый писатель Эрнест Хэмингуэй — мужественным, сильным… На пляжах Кубы ловить рыбу. А не от дворников в этом городе убегать».
Куба. Жара. Эрнест Хэмингуэй, действительно, мужественный и сильный, сидит на пляже и пьет из горла ром, окруженный жаркими кубинками. Хэмингуэй думает: «Нет, это — не жизнь. Никакого героизма тут нет. Народу ничего не нужно, 24 часа в сутки жара, мозги плавятся, женщины толстые. Вот, быть бы сейчас в прохладном Париже с моим другом Андре Моруа — мы бы с ним выпили хорошего французского вина, зажгли бы камин и проговорили бы до ночи о вечном».
Париж. Прохладно, неделю льет дождь. Андре Моруа сидит в своей мансарде, выпивает третью бутылку коньяка, в постели дремлют две парижанки. Моруа чертыхается и говорит: «Нет, это не жизнь. Это декаданс какой-то. Симуляция. Вот, был бы я сейчас в холодном Воронеже, нашел бы своего друга, великого писателя Андрея Платонова, мы бы с ним сразу бы по сто грамм настоящей русской водки, и сразу бы были ближе к вечности… Вот это — жизнь.»
Воронеж. Зима. Мороз. Голод. Андрей Платонов, в шапке и телогрейке, несется по воронежскому двору за мальчиком и думает: «Блядь! Догоню - убью нахуй!!!!».
Похуй. Покурю пока. А ещё можно нашару позырить на красивую тёлку, а то возле меня обычно шмары одни. Угарно, если она взлетит, увижу трусы. Ну, а не взлетит - побегает по двору и бросит метлу. Один хуй мне столько не платят, чтобы ещё драться за метлу.
Будешь про тёлку затирать - вообще выгонят.
>выгонят
Вот это смешно пошутил, ничего не скажешь.
Мальчик бежит и думает: «Нет, ну так решительно нельзя. Я из хорошей семьи, я хочу учиться, саморазвиваться. Хочу, в конце концов, быть, как мой любимый писатель Эрнест Хэмингуэй — мужественным, сильным… На пляжах Кубы ловить рыбу. А не от дворников в этом городе убегать».
Куба. Жара. Эрнест Хэмингуэй, действительно, мужественный и сильный, сидит на пляже и пьет из горла ром, окруженный жаркими кубинками. Хэмингуэй думает: «Нет, это — не жизнь. Никакого героизма тут нет. Народу ничего не нужно, 24 часа в сутки жара, мозги плавятся, женщины толстые. Вот, быть бы сейчас в прохладном Париже с моим другом Андре Моруа — мы бы с ним выпили хорошего французского вина, зажгли бы камин и проговорили бы до ночи о вечном».
Париж. Прохладно, неделю льет дождь. Андре Моруа сидит в своей мансарде, выпивает третью бутылку коньяка, в постели дремлют две парижанки. Моруа чертыхается и говорит: «Нет, это не жизнь. Это декаданс какой-то. Симуляция. Вот, был бы я сейчас в холодном Воронеже, нашел бы своего друга, великого писателя Андрея Платонова, мы бы с ним сразу бы по сто грамм настоящей русской водки, и сразу бы были ближе к вечности… Вот это — жизнь.»
Воронеж. Зима. Мороз. Голод. Андрей Платонов, в шапке и телогрейке, несется по воронежскому двору за мальчиком и думает: «Блядь! Догоню - убью нахуй!!!!».