Гигантского грызуна к нам привели на веревке поздно вечером. Это было еще не вполне взрослое, очень смирное животное. С царственно-отчужденным видом оно сидело в сторонке, пока мы торговались с его владельцем. Торг затягивался: владелец заметил, как разгорелись наши глаза, когда мы увидели капибару, но в конце концов она стала нашей. Мы посадили ее в большой, похожий на гроб упаковочный ящик, затянутый проволочной сеткой, способной выдержать все наскоки зверька, навалили ему отборных плодов и травы, которые он принял с царственной величавостью, и поздравили себя с приобретением милого животного. Словно зачарованные, следили мы за тем, как оно поедает принесенные ему дары, потом с нежностью просунули ему сквозь сетку еще несколько плодов манго и отправились спать. Некоторое время мы лежали в темноте, разговаривая о чудесном новом обитателе нашего зверинца, затем постепенно стали засыпать. И вот около полуночи началось.
Меня разбудил весьма своеобразный шум, исходивший из садика под окном: будто кто-то наигрывал на варгане под бессвязный аккомпанемент ударника, колотившего по жестяной банке. Я лежал, прислушиваясь и гадая, что бы это могло быть, и тут меня осенило: «Капибара!» С криком «Капибара сбежала!» я выскочил из постели и босой, в одной пижаме бросился вниз по лестнице. Мой заспанный компаньон не отставал от меня ни на шаг. Когда мы спустились в палисадник, все было тихо. Капибара сидела на своих окороках, с надменным видом глядя перед собой в пол. Между нами разгорелся спор, кто шумел: капибара или не капибара. Я доказывал, что капибара, Смит доказывал, что не капибара. «У нее слишком спокойный, невинный вид», — говорил он, а я отвечал, что как раз это-то и доказывает ее виновность. Капибара сидела в залитой лунным светом клетке и невидящим взором смотрела сквозь нас. Шум не возобновлялся, и мы отправились обратно, продолжая ожесточенно спорить шепотом между собой. Только мы улеглись, как шум послышался вновь, да еще громче прежнего. Я встал с постели и выглянул в окно. Клетка капибары тихонько подрагивала в свете луны.
— Это она, проклятущая, — торжествующе сказал я.
— Что она делает? — спросил Смит.
— Шут ее знает. Только лучше пойти и прекратить это безобразие, не то она подымет на ноги весь дом.
Мы тихонько сошли по лестнице и стали в тени кустов. Капибара с величественным видом восседала перед сеткой. Время от времени она наклонялась вперед, подцепляла изогнутым зубом проволоку, оттягивала и отпускала, так что вся клетка начинала звенеть, словно арфа. Капибара прислушивалась к звуку, пока он не замирал, затем приподымала свое грузное тело и со всей силой хлопала задними лапами по жестяной поилке. Должно быть, она аплодировала самой себе.
— По-твоему, она хочет удрать? — спросил Смит.
— Нет, ей это просто нравится. Капибара исполнила еще один наигрыш.
— Этому надо положить конец, не то она всех перебудит.
— А что тут поделаешь?
— Уберем жестянку, — со свойственным ему практицизмом заметил Смит.
— Да, но клавикорды-то останутся.
— Завесим чем-нибудь клетку, — сказал Смит. Итак, мы убрали жестянку и завесили клетку мешками, полагая, что исключительно лунный свет располагает капибару к музицированию. Только мы убрались, как она снова принялась за свое.
— Как же быть? — в отчаянии спросил Смит.
— Давай ляжем и сделаем вид, будто мы ничего не слышим, — предложил я.
Мы улеглись. Треньканье продолжалось. Где-то в доме хлопнула дверь, в коридоре послышались шаркающие шаги, к нам постучали.
— Кто там? — откликнулся я.
— Мистер Даррелл, — раздалось за дверью. — Мне кажется, у вас кто-то убегает. Кто-то сильно шумит в палисаднике.
— Правда? — удивленно спросил я, повышая голос, чтобы перекрыть треньканье. — Большое спасибо, что сказали. Сейчас сходим посмотрим.
— Будьте любезны. Там у вас непорядок, вы слышите?
— Да, да, теперь слышу. Прошу прощения за беспокойство, — учтиво ответил я.
Шаги удалились, мы со Смитом молча переглянулись. Я вылез из постели и подошел к окну.
— Заткнись! — прошипел я. Капибара продолжала солировать.
— Идея! — вдруг сказал Смит. — Отнесем ее к Музею, там сторож присмотрит за ней до утра.
Ничего разумнее нельзя было придумать, и мы начали одеваться. Тем временем еще двое постояльцев пришли любезно предупредить нас, что у нас кто-то убегает. Мы были явно не одиноки в своем стремлении убрать капибару куда подальше. И вот мы спустились в палисадник, обмотали ящик еще несколькими мешками и двинулись вдоль по дороге. Недовольная тем, что ее потревожили, капибара забегала взад-вперед по клетке, раскачивая ее, словно качели.
Хотя до Музея было каких-нибудь полмили, мы трижды останавливались передохнуть, и капибара трижды наигрывала нам свои мелодии. Наконец мы обогнули последний угол, вот уж и ворота Музея показались — и тут мы наткнулись на полисмена.
Мы все трое остановились и с подозрением воззрились друг на друга. Полисмен явно недоумевал, с чего бы это двум расхристанным джентльменам волочить по улицам гроб в такой час, когда им полагается быть в постели. Он отметил про себя выглядывающие из-под верхней одежды пижамы, отметил загнанное выражение наших лиц и особенно отметил гроб, который мы несли. В этот момент из гроба донесся удушаемый всхрап, и у полисмена глаза полезли на лоб; не иначе как эти вурдалаки собираются заживо похоронить какого-то несчастного! Похоже, он вовремя подоспел. Он кашлянул и неуверенно произнес:
— Добрый вечер. Чем могу быть вам полезен? Тут только до меня дошло, до чего трудно сколько-нибудь убедительно объяснить полисмену, зачем нам загорелось в час ночи проносить по улицам капибару в гробу. Я беспомощно взглянул на Смита, Смит беспомощно взглянул на меня. Собравшись с духом, я чарующе улыбнулся блюстителю порядка.
— Вечер добрый, констебль. Мы несем капибару в Музей, — сообщил я и тут же сообразил, как нелепо звучит такое объяснение. Полисмен был того же мнения.
— Простите, сэр, что вы несете? — спросил он.
— Капибару.
— А что это такое?
— Вид грызунов, — выпалил Смит, почему-то считавший само собой разумеющимся, что все люди обязаны обладать хоть малейшими познаниями в зоологии.
— Это такое животное, — поспешно пояснил я.
— Ага! — сказал полисмен с деланным интересом. — Животное, говорите? И можно взглянуть на него, сэр?
Мы опустили клетку на землю и стали разворачивать многочисленные мешки. Полисмен посветил в клетку карманным фонариком.
— Ой! — воскликнул он с удивлением, на этот раз неподдельным. — Водяная крыса!
— Совершенно верно, — с облегчением подтвердил я. — Мы несем ее к Музею. Она слишком шумит возле пансиона, где мы живем, и не дает нам спать.
Таким образом все разъяснилось, а капибара к тому же музыкально позвенькала, как бы подтверждая этим правдивость наших слов, после чего полисмен стал необычайно любезен. Он даже помог нам тащить клетку на последних остающихся до Музея ярдах, и мы все вместе стали кликать ночного сторожа. Однако Музей безмолвствовал, и скоро стало ясно, что сторожа тут нет. Капибара продолжала свой концерт, а мы, стоя вокруг клетки, в повышенных тонах, чтобы перекрыть музыку, принялись обсуждать, как быть.
Выход подсказал полисмен.
— Крысу можно отнести на скотобойню, — предложил он. — Там есть ночной сторож, это точно.
Так мы и решили. Он объяснил нам, как пройти на бойню, и мы снова тронулись в путь с тихонько раскачивающимся между нами ящиком-гробом. У пансионата, мимо которого пролегал наш путь, мы остановились отдохнуть.
— Оставим ее здесь и сходим сперва на бойню, — сказал я. — Не к чему таскать ее в такую даль, а вдруг там откажутся ее принять?
Итак, мы оставили капибару в палисаднике и пошли по безлюдным улицам. В конце концов, немного поплутав, мы отыскали бойню. К нашей радости, в одном из верхних окон горел свет.
— Эге-гей! — крикнул я. — Сторож! Эгей! Молчание.
— Он, наверное, спит, — недовольно сказал Смит. Я поднял камешек, крикнул и бросил им в окно. После долгой паузы окно растворилось, и в нем показалась голова старого негра.
— Эй, сторож! — жизнерадостно начал я. — Простите, что приходится вас беспокоить. Не смогли бы вы пристроить у себя нашу капибару, всего лишь на одну ночку?
Старый негр тупо глядел на нас.
— Что там у вас? — наконец спросил он.
— Не смогли бы вы пристроить у себя… э-э.. водяную крысу?
— Водяную крысу? — переспросил сторож и покрепче ухватился за подоконник, словно мы собирались вскарабкаться к нему наверх и укусить его.
— Да, водяную крысу.
Мы молча таращились друг на друга. Я чуть не свернул себе шею, задирая голову к окну.
— Водяную крысу, — задумчиво повторил негр, высовываясь из окна посмотреть, нет ли у нас пены на губах. — Стало быть, у вас есть водяная крыса?
Смит заскрежетал зубами.
— Ну да. И мы хотим оставить ее у вас на ночь.
— Водяную крысу?
Подавив в себе истерический смешок, я только кивнул. Старик еще долго глядел на нас, рассеянно бормоча про себя: «водяная крыса», потом перегнулся через подоконник.
— Сейчас я сойду, — сказал он наконец и исчез. Вскоре массивная передняя дверь отворилась, и из-за нее показалась его голова.
— Где ваша водяная крыса? — спросил он.
— Видите ли, мы не захватили ее с собой, — сказал я, чувствуя себя круглым идиотом. — Но мы сходим за ней, если вы согласны пристроить ее у себя. Ну как?
— Водяную крысу-то? — сказал старик, явно завороженный этим названием.
— А что это за зверь?
— Грызун, — снова выпалил Смит, прежде чем я успел его остановить.
— Так. Грызун, — раздумчиво пожевал губами старик.
— Ну так как, сможете вы пристроить ее у себя на ночь? — спросил я.
— Тут скотобойня, — сказал сторож. — Тут коровы. Навряд ли тут можно держать грызунов.
Титаническим усилием воли я подавил в себе смех и объяснил, что капибара не может причинить вреда коровам; больше того, это животное съедобно и если не зоологически, то во всяком случае гастрономически может быть приравнено к коровам.
После долгих препирательств он нехотя согласился приютить капибару на ночь, и мы пошли обратно к пансиону. Меня душил хохот, но усталый и раздраженный Смит не желал видеть ничего смешного в этой истории. Когда, измотанные, мы наконец добрались до пансиона, залитый лунным светом палисадник безмолвствовал. Капибара лежала в углу клетки и дрыхла без задних ног. Она спала без просыпу до самого утра, и, как видно, сон весьма освежил ее, а мы, спустившись вниз, принялись за наш обычный дневной труд зевая и с мешками под глазами.
У меня живут дегу (чилийские земляные белки, они же чилийские кустарные крысы), дальние родственники капибар. Так вот у них есть такая же привычка музицировать на всём, что попадается под руку, когда им долго не дают то, что они хотят и им становится скучно (а хотеть они могут внимания, ласки, погулять, потрахаться). Музыка бывает разная, зависит от того, что есть в клетке: они могут бренчать на прутьях, как в рассказе (взрослый зверёк размером с ладонь способен оттягивать прочный прут из нержавейки с силой сравнимой с силой работы предплечья взрослого мужика); могут часами сидеть и со своеобразным чувством ритма бить лапой по колокольчику; крутить колесо минерального камня для изгрызания, создавая звуки мельничных жернов; шуршать лапами по прямой поверхности; поднимать лапами и бросать дощечки, по которым они бегают между этажами клетки; раскачивать и бить об стенки клетки всем, что по своим системным характеристикам может быть расценено как маятник; громко отбивать ритм мощными задними лапами об пол и т.д.
А в остальном очень дружественные, социальные животные, у которых конкуренция бывает только за вкусняшки, а среди самцов ещё за самок и реже за территорию.
Запасные клетки, раздельные прогулки самцов и самок + предохраняющий удар лапой самки, когда она не в настроении. Течки у них довольно часто, где-то раз в месяц по пару дней, нужно только вовремя заметить возросшую активность самца и отсадить.
Правда, по-началу, не было ещё опыта и они успели размножиться (у нас было 4 приплода). В среднем 4 зверька за раз (а вообще разброс 3-7 малышей, 4-5 оптимально, 3 - мало, много крупных и они очень болезненные при этом, 7 - обязательно будет пара плохо развитых, у них период развития чуть больше потом). После первой пары случаев беременности, самки становятся довольно равнодушными к размножению (ещё бы, это так изматывает их), чего не скажешь о самцах. Кстати, очень интересное приспособление к выживаемости в том, что малыши развиваются с невероятной скоростью: рождаются с шерстью, через пару часов после рождения уже начинают ползать, глаза тоже открываются в течение суток после рождения, через неделю уже пытаются грызть пищу самостоятельно; при этом их опекают и защищают всей стаей, а не только родители.
Думаю, можно стерилизовать. Но далеко не каждый ветеринар вообще берётся за грызунов такого размера, плюс эти довольно экзотические, у них есть особенности обмена веществ и т.д. В принципе, животные живут вполне нормально в домашних условиях. Проблема с сексуальным влечением у самцов возникает, если самка в пределах досягаемости его обоняния во время течки. В остальное время они предпочитают гулять, прыгать, бегать, есть и спать и в этом им равных нет. Пара самок тоже отлично уживаются друг с дружкой, у них не бывает такого, как у кошек, что хочется самца и она лезет на потолок.
Пересадить из клетки в клетку - это минута дела. Огромный минус: им нужно пространство, чтобы побегать и полазить, так что мы их пускаем громить кухню (до столов они не дотягиваются, бегают внизу), но это куча мусора за мебелью, испорченные плинтусы и полусьеденные вазоны алое, зато какие они счастливые приходят домой... В общем, мусора с них как с кота.
Не, у меня от котов только мусор наполнителя из туалета, ещё возле когтеточки пылесосить надо. Больше ничего.
У нас в детстве хомяки были и мы их выпускали вечером по кухне побегать. Кошка в это время сидела за дверью и пыталась прорваться. Однажды вечером заранее, хорошо так заранее, спряталась за плитой (даже не знали, что она туда может пролезть) и как только дверь закрыли - вышла на охоту, хомячиха была жирненькая, дала не равный бой и продержалась не пострадав пока на шум не прибежали). Но я так понимаю, у вас хищников нет;)
Меня разбудил весьма своеобразный шум, исходивший из садика под окном: будто кто-то наигрывал на варгане под бессвязный аккомпанемент ударника, колотившего по жестяной банке. Я лежал, прислушиваясь и гадая, что бы это могло быть, и тут меня осенило: «Капибара!» С криком «Капибара сбежала!» я выскочил из постели и босой, в одной пижаме бросился вниз по лестнице. Мой заспанный компаньон не отставал от меня ни на шаг. Когда мы спустились в палисадник, все было тихо. Капибара сидела на своих окороках, с надменным видом глядя перед собой в пол. Между нами разгорелся спор, кто шумел: капибара или не капибара. Я доказывал, что капибара, Смит доказывал, что не капибара. «У нее слишком спокойный, невинный вид», — говорил он, а я отвечал, что как раз это-то и доказывает ее виновность. Капибара сидела в залитой лунным светом клетке и невидящим взором смотрела сквозь нас. Шум не возобновлялся, и мы отправились обратно, продолжая ожесточенно спорить шепотом между собой. Только мы улеглись, как шум послышался вновь, да еще громче прежнего. Я встал с постели и выглянул в окно. Клетка капибары тихонько подрагивала в свете луны.
— Это она, проклятущая, — торжествующе сказал я.
— Что она делает? — спросил Смит.
— Шут ее знает. Только лучше пойти и прекратить это безобразие, не то она подымет на ноги весь дом.
Мы тихонько сошли по лестнице и стали в тени кустов. Капибара с величественным видом восседала перед сеткой. Время от времени она наклонялась вперед, подцепляла изогнутым зубом проволоку, оттягивала и отпускала, так что вся клетка начинала звенеть, словно арфа. Капибара прислушивалась к звуку, пока он не замирал, затем приподымала свое грузное тело и со всей силой хлопала задними лапами по жестяной поилке. Должно быть, она аплодировала самой себе.
— По-твоему, она хочет удрать? — спросил Смит.
— Нет, ей это просто нравится. Капибара исполнила еще один наигрыш.
— Этому надо положить конец, не то она всех перебудит.
— А что тут поделаешь?
— Уберем жестянку, — со свойственным ему практицизмом заметил Смит.
— Да, но клавикорды-то останутся.
— Завесим чем-нибудь клетку, — сказал Смит. Итак, мы убрали жестянку и завесили клетку мешками, полагая, что исключительно лунный свет располагает капибару к музицированию. Только мы убрались, как она снова принялась за свое.
— Как же быть? — в отчаянии спросил Смит.
— Давай ляжем и сделаем вид, будто мы ничего не слышим, — предложил я.
Мы улеглись. Треньканье продолжалось. Где-то в доме хлопнула дверь, в коридоре послышались шаркающие шаги, к нам постучали.
— Кто там? — откликнулся я.
— Мистер Даррелл, — раздалось за дверью. — Мне кажется, у вас кто-то убегает. Кто-то сильно шумит в палисаднике.
— Правда? — удивленно спросил я, повышая голос, чтобы перекрыть треньканье. — Большое спасибо, что сказали. Сейчас сходим посмотрим.
— Будьте любезны. Там у вас непорядок, вы слышите?
— Да, да, теперь слышу. Прошу прощения за беспокойство, — учтиво ответил я.
Шаги удалились, мы со Смитом молча переглянулись. Я вылез из постели и подошел к окну.
— Заткнись! — прошипел я. Капибара продолжала солировать.
— Идея! — вдруг сказал Смит. — Отнесем ее к Музею, там сторож присмотрит за ней до утра.
Ничего разумнее нельзя было придумать, и мы начали одеваться. Тем временем еще двое постояльцев пришли любезно предупредить нас, что у нас кто-то убегает. Мы были явно не одиноки в своем стремлении убрать капибару куда подальше. И вот мы спустились в палисадник, обмотали ящик еще несколькими мешками и двинулись вдоль по дороге. Недовольная тем, что ее потревожили, капибара забегала взад-вперед по клетке, раскачивая ее, словно качели.
Хотя до Музея было каких-нибудь полмили, мы трижды останавливались передохнуть, и капибара трижды наигрывала нам свои мелодии. Наконец мы обогнули последний угол, вот уж и ворота Музея показались — и тут мы наткнулись на полисмена.
Мы все трое остановились и с подозрением воззрились друг на друга. Полисмен явно недоумевал, с чего бы это двум расхристанным джентльменам волочить по улицам гроб в такой час, когда им полагается быть в постели. Он отметил про себя выглядывающие из-под верхней одежды пижамы, отметил загнанное выражение наших лиц и особенно отметил гроб, который мы несли. В этот момент из гроба донесся удушаемый всхрап, и у полисмена глаза полезли на лоб; не иначе как эти вурдалаки собираются заживо похоронить какого-то несчастного! Похоже, он вовремя подоспел. Он кашлянул и неуверенно произнес:
— Добрый вечер. Чем могу быть вам полезен? Тут только до меня дошло, до чего трудно сколько-нибудь убедительно объяснить полисмену, зачем нам загорелось в час ночи проносить по улицам капибару в гробу. Я беспомощно взглянул на Смита, Смит беспомощно взглянул на меня. Собравшись с духом, я чарующе улыбнулся блюстителю порядка.
— Вечер добрый, констебль. Мы несем капибару в Музей, — сообщил я и тут же сообразил, как нелепо звучит такое объяснение. Полисмен был того же мнения.
— Простите, сэр, что вы несете? — спросил он.
— Капибару.
— А что это такое?
— Вид грызунов, — выпалил Смит, почему-то считавший само собой разумеющимся, что все люди обязаны обладать хоть малейшими познаниями в зоологии.
— Это такое животное, — поспешно пояснил я.
— Ага! — сказал полисмен с деланным интересом. — Животное, говорите? И можно взглянуть на него, сэр?
Мы опустили клетку на землю и стали разворачивать многочисленные мешки. Полисмен посветил в клетку карманным фонариком.
— Ой! — воскликнул он с удивлением, на этот раз неподдельным. — Водяная крыса!
— Совершенно верно, — с облегчением подтвердил я. — Мы несем ее к Музею. Она слишком шумит возле пансиона, где мы живем, и не дает нам спать.
Таким образом все разъяснилось, а капибара к тому же музыкально позвенькала, как бы подтверждая этим правдивость наших слов, после чего полисмен стал необычайно любезен. Он даже помог нам тащить клетку на последних остающихся до Музея ярдах, и мы все вместе стали кликать ночного сторожа. Однако Музей безмолвствовал, и скоро стало ясно, что сторожа тут нет. Капибара продолжала свой концерт, а мы, стоя вокруг клетки, в повышенных тонах, чтобы перекрыть музыку, принялись обсуждать, как быть.
Выход подсказал полисмен.
— Крысу можно отнести на скотобойню, — предложил он. — Там есть ночной сторож, это точно.
Так мы и решили. Он объяснил нам, как пройти на бойню, и мы снова тронулись в путь с тихонько раскачивающимся между нами ящиком-гробом. У пансионата, мимо которого пролегал наш путь, мы остановились отдохнуть.
— Оставим ее здесь и сходим сперва на бойню, — сказал я. — Не к чему таскать ее в такую даль, а вдруг там откажутся ее принять?
Итак, мы оставили капибару в палисаднике и пошли по безлюдным улицам. В конце концов, немного поплутав, мы отыскали бойню. К нашей радости, в одном из верхних окон горел свет.
— Эге-гей! — крикнул я. — Сторож! Эгей! Молчание.
— Он, наверное, спит, — недовольно сказал Смит. Я поднял камешек, крикнул и бросил им в окно. После долгой паузы окно растворилось, и в нем показалась голова старого негра.
— Эй, сторож! — жизнерадостно начал я. — Простите, что приходится вас беспокоить. Не смогли бы вы пристроить у себя нашу капибару, всего лишь на одну ночку?
Старый негр тупо глядел на нас.
— Что там у вас? — наконец спросил он.
— Не смогли бы вы пристроить у себя… э-э.. водяную крысу?
— Водяную крысу? — переспросил сторож и покрепче ухватился за подоконник, словно мы собирались вскарабкаться к нему наверх и укусить его.
— Да, водяную крысу.
Мы молча таращились друг на друга. Я чуть не свернул себе шею, задирая голову к окну.
— Водяную крысу, — задумчиво повторил негр, высовываясь из окна посмотреть, нет ли у нас пены на губах. — Стало быть, у вас есть водяная крыса?
Смит заскрежетал зубами.
— Ну да. И мы хотим оставить ее у вас на ночь.
— Водяную крысу?
Подавив в себе истерический смешок, я только кивнул. Старик еще долго глядел на нас, рассеянно бормоча про себя: «водяная крыса», потом перегнулся через подоконник.
— Сейчас я сойду, — сказал он наконец и исчез. Вскоре массивная передняя дверь отворилась, и из-за нее показалась его голова.
— Где ваша водяная крыса? — спросил он.
— Видите ли, мы не захватили ее с собой, — сказал я, чувствуя себя круглым идиотом. — Но мы сходим за ней, если вы согласны пристроить ее у себя. Ну как?
— Водяную крысу-то? — сказал старик, явно завороженный этим названием.
— А что это за зверь?
— Грызун, — снова выпалил Смит, прежде чем я успел его остановить.
— Так. Грызун, — раздумчиво пожевал губами старик.
— Ну так как, сможете вы пристроить ее у себя на ночь? — спросил я.
— Тут скотобойня, — сказал сторож. — Тут коровы. Навряд ли тут можно держать грызунов.
Титаническим усилием воли я подавил в себе смех и объяснил, что капибара не может причинить вреда коровам; больше того, это животное съедобно и если не зоологически, то во всяком случае гастрономически может быть приравнено к коровам.
После долгих препирательств он нехотя согласился приютить капибару на ночь, и мы пошли обратно к пансиону. Меня душил хохот, но усталый и раздраженный Смит не желал видеть ничего смешного в этой истории. Когда, измотанные, мы наконец добрались до пансиона, залитый лунным светом палисадник безмолвствовал. Капибара лежала в углу клетки и дрыхла без задних ног. Она спала без просыпу до самого утра, и, как видно, сон весьма освежил ее, а мы, спустившись вниз, принялись за наш обычный дневной труд зевая и с мешками под глазами.
А в остальном очень дружественные, социальные животные, у которых конкуренция бывает только за вкусняшки, а среди самцов ещё за самок и реже за территорию.
Правда, по-началу, не было ещё опыта и они успели размножиться (у нас было 4 приплода). В среднем 4 зверька за раз (а вообще разброс 3-7 малышей, 4-5 оптимально, 3 - мало, много крупных и они очень болезненные при этом, 7 - обязательно будет пара плохо развитых, у них период развития чуть больше потом). После первой пары случаев беременности, самки становятся довольно равнодушными к размножению (ещё бы, это так изматывает их), чего не скажешь о самцах. Кстати, очень интересное приспособление к выживаемости в том, что малыши развиваются с невероятной скоростью: рождаются с шерстью, через пару часов после рождения уже начинают ползать, глаза тоже открываются в течение суток после рождения, через неделю уже пытаются грызть пищу самостоятельно; при этом их опекают и защищают всей стаей, а не только родители.
У нас в детстве хомяки были и мы их выпускали вечером по кухне побегать. Кошка в это время сидела за дверью и пыталась прорваться. Однажды вечером заранее, хорошо так заранее, спряталась за плитой (даже не знали, что она туда может пролезть) и как только дверь закрыли - вышла на охоту, хомячиха была жирненькая, дала не равный бой и продержалась не пострадав пока на шум не прибежали). Но я так понимаю, у вас хищников нет;)