В жопу предков!

Главное, чтоб Лев победил Ангрона как Ангрона победил Пертурабо — с помощью навыков и интеллекта, а не как Сьюха Сьюшечка Золотой петушок — с помощью шизофрении писаки и сюжетной брони

А просто поставить аугметику вместо глаз нельзя?

С добрым утром. Ну ты и соня, тебя даже вчерашний дождь не разбудил.

Пертурабо:*видит куколдунский посох у Морти* Что это?

Хорус: А ты как думаешь, петушила? Это оружие!

Пертурабо: Это не оружие, это гребаная палка. Вы че, зеленокожие, раз палками воюете? Вам она для чего? Испечёте мне пирожок с дарами Нургла? Споёте песенку? Посчитаете, сколько кулаков я убью? Я пришёл сюда, что б нормально повоевать. Ждал нормальную осаду с нормальными мужиками! Как герои Олимпии и древней Терры. Вы про них не слыхали, вы обмазались говном Хаоса и печёте свои сраные пироги. Рогал, Хорус пригнал сюда стадо долбанных ролевиков. Дай мне пройти, срань. Отвали. Пошёл с дороги, урод. Тоже мне, генералы сраные. Ублюдки хреновы, я летел на ОСАДУ! *уходит*

Тима — раки и нихуя не делают
Лидер отряда — АФК и только гадости тебе в личку строчит
Противники — читеры с сюжетной бронёй.

Остаётся только ливать с сервера

>Как эффект зловещей долины? Как то инстинктивно? И ли как нечто столь близкое столь далекое?

Однохуйственно. Вот вроде человек, но при этом не совсем — нечто большее и более смертоносное. Я уверен, что Шрам просто пытался быть с мальчиком дружелюбным, но в итоге напугал его до чёртиков. ¯\_(ツ)_/¯

Хох...хохл...хох...*ржёт*

Сцена действительно оттуда

— И всё же почему Он показал вам это? – спросила девочка, её нейтральный тон не передавал ничего из безмолвного изумления Дженеции.

— Вы спрашиваете камень, почему дует ветер, командующая. Я не знаю.

— Мне нужно подумать об этом. Спасибо, кустодий. – Сестра-командующая щёлкнула пальцами, позвав девочку, и вежливо кивнула Ра на прощание.

Он не ответил тем же. Он склонял голову и становился на колени только перед одним человеком. И всё же он вернул усталую улыбку Мельпомене, подражая приятному обезоруживающему выражению.
Впервые Мельпомена заговорила без знаков своей госпожи. – Вы выглядите чудовищем, когда пытаетесь показаться человеком, – произнесла маленькая девочка.

Ра продолжал улыбаться. – Как и ты, бездушная.

Это случилось в годы моего обучения у матери, которая возглавляла гильдию. Её вызвали в Цюань-Чжоу, крепость-монастырь Белых Шрамов на Чогорисе – ей предложили поделиться знаниями с местным магистром кузницы. Обычно секреты гильдии считались бесценными и не передавались другой стороне, но, как сообщила мне мать, Белые Шрамы в рамках этой сделки вообще не предоставляли возможности выбора. Она отправилась на Чогорис и прихватила меня с собой, чтобы я хоть вынес что-нибудь полезное из грядущего вымогательства.
Когда наш челнок приземлился, она дала мне очень простой совет: не смотреть в лица космодесантников, оглядывать их только боковым зрением и думать о них, как о машинах. Она предупредила меня, что если бы я стал думать о них, как о людях, то испытал бы куда более глубокий дискомфорт, столкнувшись с ними взглядами. Ведь тогда бы я осознал, что на нас они совершенно непохожи.
Но ни один двенадцатилетний мальчик не способен долго соблюдать какой-либо запрет, неизбежно он становится одержим идеей сделать то, что ему запрещено, и в конечном счёте я начал украдкой посматривать на воина, который стоял ко мне ближе всех.
Я увидел, что он не носит шлем, а его голова похожа на гигантский кусок камня – весь он был похож на статую, которой поручили охранять бесконечную равнину, простиравшуюся за склоном, на котором располагалась крепость. Кожа Астартес была покрыта шрамами, имплантированными штифтами выслуги и следами старых ожогов, но на боевую технику он не очень-то тянул. И я не понимал, почему мать просила меня не смотреть на них.
И тогда, естественно, он взглянул на меня. Вначале всё было не так уж плохо – его лицо не выражало абсолютно ничего, будто бы ожидало осознанного анализа, который должен был произойти в его голове, прежде чем подобрать подходящее выражение. Полагаю, что если бы я представлял какую-то угрозу, он бы просто убил меня, и его лицо тут же вернулось бы к обычной монолитной непроницаемости. Но угрозы я не представлял, поэтому он просто улыбнулся. И когда я поймал его взгляд, то понял, что пыталась донести до меня мать.
Я не знаю, должна ли была эта улыбка успокоить меня, или выразить какое-то внутреннее скрытое презрение. Она была нечитаемой, вот в чём дело. Эта улыбка словно была написана на его лице художником, обладающим потрясающей техникой рисования, но полностью лишенного чувств. Как если бы из знакомых букв составили бессмысленные слова. Всё это напугало меня на таком глубоком уровне, что я не до конца это осознал, и весь остаток дня я пялился на собственные ботинки, пока наконец не пришло время отправляться домой.
Нейт Кроули, "Терпение"