Легендарная броня "Тигра"

"В ночь с 10 на 11 февраля во время атаки на колхоз к западу от Семерниково боевая группа "Зандер" столкнулась с мощной обороной противника. Передовые танки "Тигр" приняли на себя всю тяжесть огня. Огонь велся главным образом с фронта и с правого фланга. Огонь вели танки, противотанковые пушки и ружья. Огонь велся с дальней дистанции. В самом начале мой "Тигр" получил попадание 76-мм бронебойным снарядом. От удара развалились крепления, с помощью которых на лобовой броне были подвешены гусеничные траки. Мы почувствовали небольшой толчок и услышали тупой удар. Одновременно, мы видели, как множество снарядов легли вокруг танка. Вскоре снаряд 45-мм противотанковой пушки попал в командирскую башенку. Скобы, удерживающие бронестекла визиров, отлетели. Сами бронестекла остались на месте, но потрескались и потеряли прозрачность. Второй снаряд, попавший в башенку, заставил отлететь оставшиеся крепления. Одновременно мы увидели, что боевое отделение затягивает едкий дым. В ходе боя командирская башенка выдержала попадания двух 45-мм бронебойных снарядов и 15 бронебойных пуль из противотанкового ружья. Люк заряжающего заклинило в приподнятом положении. Люк получил несколько попаданий из противотанковых ружей, что причинило некоторые повреждения механизму запирания. Петли люка заклинило окончательно, так что после боя люк пришлось открывать с помощью лома. Противник обстреливал "Тигры" из пулеметов на протяжении всех дней боев. Дымовые гранаты, размещенные по бокам башни, получили множественные попадания, что привело к срабатыванию дымовых шашек. Дым проник в боевое отделение, экипаж временно потерял способность управлять машиной. Чем ближе наши "Тигры" приближались к колхозу, тем сильнее становился огонь противника. Движение танка сопровождалось грохотом от многочисленных попаданий, за танком тянулся шлейф дыма. На броне постоянно рвались снаряды. Нервы у экипажа были напряжены до предела. Мы даже не чувствовали голода, хотя бой длился более шести часов, а мы практически не отдыхали. После того, как ещё один 76-мм снаряд попал в маску пушки, цилиндры противооткатного механизма начали протекать. После выстрела орудие осталось в положении полного отката. От тряски вышло из строя радио и заклинило рычаг переключения передач. В моторном отделении начался пожар, однако огонь удалось быстро погасить. Разрывы фугасных снарядов на броне нашего "Тигра" ощущались внутри танка как тупые удары, сопровождавшиеся дымом и разогревом брони. Мы насчитали более 227 попаданий из противотанковых ружей, 15 попаданий 45-мм снарядов и 11 попаданий 76-мм снарядов. Правая гусеница, подвеска на правом борту и направляющее колесо получили тяжелые повреждения. Несмотря на это повреждение, наш танк смог своим ходом пройти ещё 60 км. Попадания снарядов заставили разойтись некоторые сварные швы на корпусе танка, возникли протечки в топливной системе. В заключение делаю вывод, что броня "Тигра" очень крепкая и толстая, чтобы выдержать попадание любых видов противотанкового оружия противника. Экипаж знает возможности брони, её способность выдержать большинство попаданий."
Из дневника Лейтенанта Цабеля

Записки из аккаунта в Facebook военнослужащего 41 мотопехотного батальона ВСУ Мартина Бреста.

21 сентября 2015

"... Качается полка. Плачет у соседей ребёнок. Раздолбанный поезд трясется припадочно на стыках, натужно скрипит, дергается. Лязгает смычка. Звенят ложки в стаканах.
Яркие вспышки отпечатываются в моей умирающей памяти.
Семьдесят четыре. Семьдесят четыре долгих дня я ехал сюда. Семьдесят четыре ярчайших вспышки - клац, клац, ложатся в обойму воспоминания, с маслянистым щелчком, плотно, туго.
Позади много всего. Позади все, что смог, что потянул, где сумел, где облажался. Впереди... что-то. Может через несколько дней я сниму новый обзор уездного немедика под названием "Лучший противоснайперский комплекс в армии: Т-64 " Булат". Может я буду стоять по полсуток в наряде, всматриваясь в туман над терриконами. А может меня убьют нахер, и кто то, возможно, напишет в моём фейсбуке об этом. Тихо, вечером, между очередными порциями "а Юля сказала" и "зрада, Порох нас сливает".
А пока - семьдесят четыре дня позади, и я - просто еду.
Красивейшая замечательнейшая страна покачивается за окном. Красивейшая замечательнейшая жизнь течёт тёплой волной через пальцы, мелькающие по чёрным строчкам фейсбука.
Семьдесят четыре - спасибо, что были. Вы изменили меня. Или нет? В учебку приехал... Я? Или не я? Сумасшедший на всю голову немедик... Да, это точно я. Семьдесят четыре раза - я.
И я еду, слышишь, ба, я обещал, и я еду к тебе.
Здравствуй, злая сука, зона АТО.
Здравствуй, Родина."

23 сентября 2015

"Много пишу пафосных мыслей, и мало самой жизни. Это меня тут укорили.
Алэ. Тут есть проблема, други. Нельзя светить подразделение, нельзя светить топопривязку, да и вообще - людей, которые здесь, тоже нельзя светить.
И остаётся что? Быт. Покушал, помылся, побрился... А нет, не брился. Попил вкусного кофе, пока геник работает. Взял автомат, сходил на позиции. Постирался. Помыл посуду. Почистил передние зубы. Ещё раз помылся, сбрызнулся фаренгейтом. Послушал мышей. Посмотрел, как кошка играет с мышкой, вспомнил Maks Mirošnyčenko и его подробный рассказ про его кота. Взял автомат, сходил на позиции. Вернулся, попил кофе.
Подумал о том, что все таки мультитул это круто, а нормальные отвёртки и надфили все равно нужны.
Василий Дансер напротив утопил в ведре мтпшные штаны и отбивается от моих попыток дать ему свои запасные. Причины каждый раз говорит разные, но все какие то не очень понятные. Я на всякий случай киваю и делаю умное лицо.
Гупает весь день, с разной периодичностью."

26 сентября 2015

"Штабы раздуты.
Все сидят в штабах, на тёплых местах. Деловоды, водители, денщики какие то, зам-по-чем-то-там. Реально. Сам тут сижу. Кто воюет - неизвестно. Реально в окопах никого, одни мыши. Молчит арта, стоит, понурившись, АГС. Нет никого. В штабе все, служат, несут ответственность и принимают решения, ходят вокруг штаба в наряд, пьют квас и шастают на новую почту.
Да, и сепаров нет. Не шарятся дрг, не ползают саперы. Тишина. Спокойствие. И все в штабах. Кому воевать? Никому. Тёплое место в штабе - вот где вся суть нашей службы.
Именно такая картина возникает, когда поневоле подслушиваешь вечерние разговоры ребят по телефону с домом.
- Мам, да я в штабе, ну че мне будет, какая война?
- Маленькая моя, я водитель, командира вожу в Волноваху, не служба, а мёд.
- А, это бахает? Доця, это учения, папа тебе потом, утром позвонит. Целую. Пока-пока.

Бахают - учения. Служба - в штабе. Опасности - никакой.

Потом сын берет автомат - и к тепловизору. Муж снимает с гвоздя свдшку и идёт на фланговый окоп. Отец залезает обратно в бэху и крутит башней.
А все - да, все в штабе служат. Конечно. Штаб у нас такой. Один на всех. Называется ЭТО НАША ЗЕМЛЯ.
Вэчэ - Украина. Полевая почта - до востребования"

27 сентября 2015

"Хочу написать... И не могу.
Василий Дансер пришла посылка. Ну, забрать ее с новой почты - это отдельный квест, но дело то - не в том.
В посылке - тёплые вещи. Шапки, флиски, шарфы. Никакой тактикульности - обычные вещи, немного ношенные, чистые, сложенные. И кулечек с конфетами. И две пластинки казинаков. И все так уложено... Понимаете? С любовью, аккуратненько, заботливо. И... И вот есть человек где то. Она берет денежку, долго едет на троллейбусе, идёт на рынок, выбирает... Несет домой шапку и флиски, и казинаки, и стирает вечером вещи. Падают волосы на лоб, уставший человек вздыхает, откидывается голову. Бормочет телевизор посреди города, вечер окутывает коробки домов. Все хорошо, все спокойно. У всех, кроме неё. У неё - война. Она на самом деле здесь, с нами. Сидит с автоматом на позиции. Или в бэхе. Или - стирает, уставшая, тёплые вещи, чтоб нам отправить.
Нива разбитая приедет на новую почту. В очереди минут сорок - и кто то заберёт посылки для всей роты. А их немного. А среди них - сумка белая. С вещами. Которые пахнут домом.
Домом.

Спасибо."

27 сентября 2015

"А сейчас все, кто может это сделать - встаньте. Пожалуйста, встаньте, и обнимите-поцелуйте детей. Покрепче.
Сделайте это и за нас.
Ладно?"

29 сентября 2015

"Почему никто мне не сказал, что самое страшное на войне - это оса под бронежилетом?"

29 сентября 2015

"Ситуация, знаете, требует расставить все на свои места.
Эта пафосная фраза говорит нам о том, что сейчас я расскажу о двух подходах к такмеду уже непосредственно в АТО. Правильном и моём.
Минутка географии. Есть роп - ротный опорный пункт. Есть передовые позиции, находящиеся от него на некотором удаленит. Раз в определённый период времени там происходит ротация, отдежурившие приезжают на роп, а на их место становятся сменщики.
Итак. Если у нас а) все обучены по специальности "солдат-спасатель" и б) имеют ifak на некрасивом бронежилете по кличке Корсар, то работа медика заключается в том, чтобы присутствовать на какой то из позиций, ротироваться быть в составе своего взвода и спокойно себя чувствовать. Если беда и 300 - то медик даже с одной из позиций доберётся (хрен его знает, правда, на чем) до другой, а там уже разгар желтой зоны, парни ставят трубку, тыцают декомпрессионной иголкой, и раненый отбивается и кричит, что с ним все хорошо и он уже не хочет лечиться.
Это был идеал.
Реальность.
Исходя из того, что в роте пока (пока) нет обученных толком людей, и в роте нет аптечек почти - то роль медика сводится к роли скорой помощи. Скорой как по времени подскока на попавшую в беду позицию, так и по времени жизни самого медика. Нормальными словами - медик сидит на ропе и держится за рюкзак, и если на позиции, на любой из них, появился 300 - то надежды у него только на прибытие меня. На чем то. На технике, которая должна выдвинуться на помощь. На своих двоих. На какой то машине, которую надо завести, найдя ключи, водителя найти и выгнать это все под обстрел. И все это время там раненый лежит и ждёт. Наши его, конечно, вытянут в то, что они посчитают желтой зоной. Или попытаются, и их поубивают. Или не попытаются, и это буду делать я. И все будут ему пытаться помочь. И орать в рацию.
Вывод?
А нет его.
И это не зрада.
Просто так есть. Здесь и сейчас. Все, пошёл одеваться и заступать на дежурство.

Да, и еще. Вчера меня первый раз в жизни назвали "Док".

30 сентября 2015

"Ушла шестая волна. Последняя, все, родные, больше некому. Посмотрите в окошко ваше, прижмитесь носом к стеклу и постойте минутку. Там, за холодными четырьмя миллиметрами эффекта преломления - те, кто сюда не пошёл. Те, кто дома. Привет им отсюда. Я бы и сам постоял и в окно посмотрел, на Киев шумный, на звуки и запахи асфальтовых холмов. Но у меня окна нет, зачем оно в блиндаже? А было бы - оно бы выходило не на яркий Киев, а на тусклый Донбасс, на поля невзошедшие, на высоковольтку поваленную, на зеленку редкую да на дороги грунтовые.
Шестая волна ушла, все, родные. И вернулась третья. Вернулась не вся, война же, поубивали нас немножко. Но вернулась. В так охрененно ждущую их Украину. И сегодня мой друг написал мне об этом. Мы с ним знакомы... Целую вечность. Скоро год как. Он вернулся домой. Слава Богу. Живой. Не очень здоровый, но живой. Хорошо как.
Хорошо?"

"Недавно я понял что у меня тоже прошли изменения.
Что я уже не тот кто уезжал год назад. И для того чтобы это понять мне нужно было вернуться домой. Знаешь в чем проблема? Тут ты один. На востоке ты понимаешь что так или иначе ты делаешь дело нужно для миллионов людей. Ты знаешь зачем ты тут. И вот возвращаясь домой ты понимаешь что основной массе это не нужно. Что вернулся туда откуда уехал. Но ведь ты уже другой. Подсознательно ты ждешь этого от окружающих. Но они не меняются. Ты не хочешь быть похожим на них. Только не это. Я был там. Это моё. Это внутри. Это знания которые тут не нужны. Это опыт который никому не интересен. Но это твоё сокровище и твоё проклятие. Ты не знаешь чем занять себя здесь. Тебе нужно Дело. Тебе нужно понимать что делаешь это не для себя. А для всех. Дело которого тут нет. И тогда ты сидишь, куришь надоевшие сигареты и думаешь как задушить тоску и прожить ещё один день."

Рано или поздно мы вернёмся. Нет, не в Киев. Мы вернёмся в наш сектор М. Домом вдруг стал он.
А это неправильно.

Или правильно?"

1 октября 2015

"Да, мы знаем, что отчёт - это важно, также важно, как и собрать деньги, закупить, отвезти, уехать целыми. И отчитаться, обязательно. И максимально прозрачно.
И фото. Фото с вручением груза. Стоят люди в разнокалиберной, но одинаково пыльной грязной форме, и неумело улыбаются. В руках держат то, что скрипящий разваливающийся волонтерский бусик устало довез до позиции. Ящики, перемотанные скотчем, пакеты, коробки, клубки масксетей, наборы инструментов. Драгоценные бензопилы, генераторы, провода. Бесценные ночники и тепловизоры. Редко, очень редко - абсолютно неоценимые нерастаможенные машины. Медрюкзаки, вершины счастья.
Перечеслять смысла нет больше, да?
Мы ведь все видели эти фото. Всматривались в них, в лица - есть ли на них что то, какая то иномирность, странность? Где у них отпечаталось "я стреляю в людей, которые стреляют в меня"? Где отмечено на них " друг погиб под градами"?
Да обычные лица. Если в глаза не смотреть. Глаза, чёрт побери. Уставшие.
Я много раз говорил - я был на той стороне маршрута. Теперь оказался на этой. Теперь я - не точка погрузки, а точка разгрузки машины. Это до сих пор очень странно. И никогда не возникает чувство "так надо, все правильно, нехай везут, я тут за них воюю". Не дай Бог. Снесите мне голову сразу же нахер, если я только попробую вякнуть что то вроде этого.
А ведь это пост-благодарность должен был быть.
Родной Ф.О.Н.Д. Дианы Макаровой - огромную коробку с кучей очень нужных вещей. А сверху неё лежало сокровище - 20 турникетов. А в ней - батарейки, лекарства, куча всего... И флаг.
Флаг обязательно. Без флага - никуда. Ни вперёд, ни назад. Хотя... Хотя назад - это вообще не вариант.

Спасибо. Не знаю я слов таких, чтобы все выразить, что чувствую от посылок. Или знаю?
Знаю.

Самые Лучшие Люди На Земле."

1 октября 2015

"Мелкая, как говорит нам современная наука, моторика пальцев успокаивает. Вязать там можно, к примеру. Или шить. Или в ухе ковыряться. В соседском.
Я вот, например, магазины снаряжаю. А чего. Магазинов много не бывает. Бывает очень мало или мало, но уже повесить некуда и даже стоять проблематично, не то что ходить.
Народная примета Киева: если помыть машину - то обязательно пойдёт дождь.
Народная примета Донбасса - если почистить автомат, то обязательно будешь стрелять.
Хорошая мелкая моторика. Успокаивает, да."

5 октября 2015

"Целый текст нафигачил. Про дебилов, которые тут. Про идиотов, которые там. Про весь небольшой процент населения, который живёт, дышит и болеет этой войной.
Стер.
Очень близко это, слова складываются во фразы, грязные пальцы касаются экрана умирающего смартфона, синематограф фейсбука, нашей волонтерско-армейской версии, прокручивается перед глазами. Мелькают вспышки, образы, люди, сине-белая буковка мигает в углу. Посреди Донбасса, в стылом блиндаже. Странно? Странно. Это ниточка. Тоненькая очередь чёрных значков, не дающая забыть, зачем мы здесь. Связь с теми, ради кого и зачем. Цифровая связь с жизнью. Пригорошня смыслов, маленьких, тёплых, безумно важных.
Простых.
Это простая война. Проще некуда. Или они нас продавят - или мы их. 50 на 50. Или нет?
В нескольких метрах от меня засыпают Василий Дансер и Александр Безгачев. Плюс два. 52/48.
Санчо Позывной в соседнем блиндаже. 53/47.
Maks Mirošnyčenko, Євген Попов, Попов Евгений, Pavel Omelchenko, Константин Чабала
58/42.
Еще?
А волонтеров забыл?
59.
60.
90.
100.
300.
1000.
5 000.
500 000.
Много?
Нас больше.
Нас больше, чем их. Почему? Потому что мы сами - больше. Выше. Сильнее. Лучше.
Пожалуйста, помните об этом.
Нас - больше."

5 октября 2015

"В качестве ежеутреннего кофе (кто может - пейте сегодня латте с карамельным сиропом, это правильно, понедельник же, ну серьёзно) я напишу про перемирие.
Итак, шо мы имеем с Минска. ВСУ отводит мелкашку, ну, грубо говоря - все, что страшнее пулемета. На фронте в основной своей массе затишье, с нашей стороны лишнего не стреляют по причине полученных приказов, с их стороны - по причине полученных пиздюлей от кураторов. Мир, благость и банный день, другими словами.
Алэ. Как это в реальности.
Это война. И "мочить укропов" сепары пытаются, втимхомолку от кураторов и с молчаливого согласия своих непосредственных командиров.
Как это происходит.
Вариант раз. Группа личностей моторолльного вида, цвета и запаха вечером принимает по немалой порции "сепарки" на лицо, травит друг другу военные песни и дотравливается до какой то военной операции типа "а пошли по хохлам ебнем все равно командира нема". Берут еще "сепарки" и ищут себе приключений - из СВДшки с глушителем стрельнуть по нам, или залезть по ярочку и растяжек понафигачить. ОБСЕ у нас не бывает, да и что оно увидит? Вот и получается - тишина на фронте есть, а прилететь, особенно вечером-ночью, может "лэгко та нэвымушэно". Слава Богу - не из тяжеляка, но - может. И это нельзя назвать боем даже. Просто - они хотят нас подстрелить или чуть чуть взорвать.
Вариант два. А бывает так - сепар идёт к себе домой, в село, после ротации. Только вот село - наше. И идут они ночью, с оружием. И в селе этом их дофига, а село - у нас за спиной. И подняться, дать нам в спину они могут в течении часа, без тяжёлого, но со стрелковой обильно. Тишина? Тишина. Страшно? А то.
Вариант три. А еще есть провокация - пострелять по нам и снимать на видео, будет ответка наша али нет.
Сепары не упускают возможности безнаказанно стрельнуть, растяжек замутить, или выкрасть военного. И если мы ответим из тяжёлого... То опять начнётся большая война. Поэтому отвечать нужно сообразно и адекватно. Но, если совсем не отвечать - то они подумают, что тут никого нет, а те, кто есть - перепились и спят. И сходят к нам в гости, чувствуя свою безнаказанность. Мы, конечно, отобьемся, но потери будут, и опять что? Большая война. Арта. Грады. Минометы.
И вот они, те, кто на фотке на перемене носятся и вопят, полные жизни - будут опять сидеть по подвалам, как сидели семь месяцев.

И вот чтоб они не сидели - мы и находимся там. И не отвечаем из зушки или бэхи - на снайперский огонь. Боимся? Да. Боимся. Что все сорвётся, и пострадают мирные.
Поэтому и бошку подставляем сейчас, и будем подставлять и дальше.

Сумбурно получилось, согласен. На и чёрт с ним, с красивым текстом. Дети тут летают-гасают-кричат-смеются- плачут-балуются. Бегают вокруг машины, ховаются друг от друга за больших дядек с автоматами. А дядьки иногда стоят и боятся шелохнуться, чтоб не спугнуть вот это - ладошку маленькую. И улыбку."

7 октября 2015

"В принципе все, что отличает солдата от мирного - это не раскрашенная одежда, неудобные тапки, плохо привязанные к ногам, или бронешапка в верхней части его тела. Это все так, внешние проявления. Оружие. Оружие, с помощью которого, как говорит нам логика, военный должен защитить мирных от разных там уродов. В этом отличие оружия у полицейских и остальных милициянтов от оружия у военных. Зэ Полис носит шпалер в кобуре или палку-стрелялку на животе, с трудом упакованном в китель, исключительно для замозахисту. То есть, если упростить - то полиция-милиция-и-остальная-жандармерия с помощью орудия становится равной в возможностях с вооруженным преступником, а далее дело состоит в невероятном искусстве владения штатным огнестрелом, которое, как мы с вами знаем, конечно же свойственно нашим гаишникам и остальным пидроздилам в синей форме со смешной фуражкой.
Военный же владеет оружием с одной единственной целью - выполнение боевого задания. А все эти задания в нашей с вами маленькой войне в конце концов сводятся к одному - к защите мирных от разнообразных немытых моторол.
И отношение к оружию поэтому совершенно другое.
Не знаю, как описать. Заботливое? Трепетное? Внимательное?
Близкое. Человек и кусок железа становятся близки. Многие дают имена автоматам, пулеметам, танкам... Вы можете себе представить хоть одного гаишника, который бы дал имя своему грязному нечищенному пистолету?
Иногда автомат - единственное, что становится между противником и тобой.
А иногда твой автомат и ты - единственное, что становится между противником и страной за твоей спиной."

9 октября 2015

" Никогда не знал, как же это - работать в ночнике.
Сходили, прогулялись. Это офигенно.
Чувствуешь себя не слепым котенком.
Жаль, что нельзя сделать фото этого серо-зеленого двухтонального мира холодной ветренной ночи.
Спасибо, Господин Пж. Очень вовремя.

Сейчас пафосно скажу, как всегда.
Спите сегодня спокойно, мы тут, мы не проебем. Все будет хорошо."

11 октября 2015

" Война на три фронта. На три.
Первый - сепары, привычное зло, выстрел-не попал-фух-хорошо.
Второй - высочайшее керивныцтво. Это я о раде, не о президенте, президент у нас - исполнительная власть. А я о законодательной. И суды. Это то говно, которое революция должна была смыть, но не смыла. Для того, чтобы осознать это - нужно просто посмотреть на цифру моей военной зарплаты.
Третья - часть жителей Украины которая нас ненавидит. Не скажу, что не за что. Но из за сотни-другой уродов клеймить всю армию... Я, знаете, постоянно говорю себе: "Это тоже наши люди, да, они нас не любят, но это неважно, все равно мы должны..."
Но иногда толерантность заканчивается.
Если еще раз какая то сука напишет мне в личку что то типа "как вы пьяные быдла меня заебали, я живу возле учебки, вы все там обблеванные аватары" - я выпрошу сутки, приеду и разобью голову. А потом уеду обратно. И милиция нехай за мной сюда едет. От это будет забавно.
Армия - плоть от плоти, кровь от крови, да?
Да, а теперь просьба.
А хотя нет. Нахер.
Сами справимся.
Это же армия.

Три фронта. Три."

12 октября 2015

" Так как я пишу обычно то, что приходит мне в голову, а в крайние два дня в голове - злость и расстройство, то и писать я буду вот это самое вот.
ГДЕ БЛЯДЬ МОИ АПТЕЧКИ С ТУРНИКЕТАМИ И КВИКЛОТОМ?
А, кстати. Мой любимый пост.
Я в армии 95 дней.
За 95 дней мой армейский доход сложился из трёх сумм.
1848 грн в августе.
2500 в сентябре.
200 в октябре.
Итого за свою стремительную военную карьеру я заработал ммм (де ж калькулятор?) около 4 тыс 550 грн.
За три месяца. Это у нас сколько, ээээ, примерно полторы тысячи гривен в месяц?
Круто.
Интересно, а кто утверждал цифры военных зарплат?"

13 октября 2015

"Пока мозг плавает в осознавании формы 38 и формы 11 - глаза смотрят на предмет, про который давно хотел написать.
Я не знаю, кто делал эти буржуйки, знаю только, что волонтеры. Я не знаю, о чем думал и чем руководствовался человек, который разрабатывал ее, брал железо, варил... Я бы хотел ему передать.
Друже. Спасибо большое. Она охрененна. Лучшее, возле чего я грелся. Ты сделал отличную вещь.
А людям, которые в течении войны перечисляли свои деньги на буржуйки, хочу сказать.. Да то же самое.
Спасибо большое."

16 октября 2015

"Хотел с утра пораньше, пока не началось вот это вот "надо бегом, на сейчас, вот эту ведомость переделать", " а когда мне будут новые берцы, а то я в этих походил неделю, они мне жмут, на их тебе назад", "как нет бензина? А рации как заряжать, аккумы для теплака? Ебать..." и полсотни других вопросов, написать пост.
Но напишу только одно.
Чёрт, как же холодно."

Німецькі карбованці які були в обороті на території окупованої України.

Цікавим є той факт, що особи які зображені на купюрах, належать мирним жителям міста Рівне.

Хорунжий армії УНР Мирослав Скрипник, передає прапор 3-й Залізної дивізії офіцеру нової української армії. Київ, 1992 рік.

Скрипник — ветеран конно-гайдамацкого полка имени К. Гордиенка, участник уличных боёв за Киев зимой 1918-го года и крымского похода Болбочана, с 1920-го — боец 3-й Железной дивизии. Некоторое время был адъютантом Главного атамана армии УНР Симона Петлюры

Воспоминания украинского солдата Евгения Ковтуна о последнем бою за Донецкий Аэропорт

Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца.

Я - солдат первого батальона 93-ей бригады, которая дислоцируется в Песках. Наши ребята до последнего стояли в аэропорту.

Живу в Киеве, до войны работал инженером в IT-сфере. Меня мобилизовали в августе, а до этого в армии я не служил. После двухнедельного учебного центра попал в 93-ью бригаду.
По специальности я - помощник гранатометчика, потом получил еще одну специальность, но озвучивать ее не стану, по ней я и поехал в аэропорт. А еще поехал туда из-за своего друга Дениса, его отправляли как корректировщика. Получилось так, что мой друг попал на диспетчерскую вышку. Он там прославился своим героизмом. И был подан на награды, но пока ничего не получил. Да и не из-за наград мы туда ехали, а просто выполняли свою работу. А я попал на новый терминал.
У меня уже было одно осколочное ранение в руку, полученное в Песках, но даже с наполовину рабочей рукой меня тянуло на передовую. Пока лечился в Киеве, не мог дома полноценно заниматься какими-то вещами, зная, что меня там ждут ребята. Надо все дела доделывать до конца - это мой принцип. А война не закончена, значит, дело не сделано.
Психологически к аэропорту я был подготовлен, потому что видел смерть своих ребят, знал, что такое обстрелы, что такое ближний бой, когда непосредственно видишь врага.
В новый терминал мы приехали 6 января, это был последний день зеленого коридора.
Мы называли его "коридором позора", поскольку нам приходилось останавливаться и вылезать с "Уралов", затем нас строили, обыскивали, смотрели, что мы везем, сколько нас едет и так далее. Мы ехали со своим штатным оружием, но враги установили свои правила: магазины должны были быть отстегнуты, а рожки - пустые. Снаряженным может быть только один рожок, но он не должен был быть пристегнут. Это абсурдная ситуация, но таково было решение командования, и мы не могли его обсуждать.
В терминале на 2-3 день после приезда, то есть 7-8, числа мы поняли, что по сути, перемирие закончилось, поскольку враг активизировался и начал атаковать со всех сторон. Но оборону мы держали абсолютно нормально. Мне помогал контакт между мной и Денисом, я знал, что он прикрывает меня справа на вышке, и пока он там - врагам с той стороны не пробраться. Однажды это подтвердилось, числа 10 или 11: я отдыхал после смены на посту, он мне позвонил и сказал: "Вы спите, а к вам подошла одна группа ополченцев, довольно значительная, около 50 человек и начинает приближаться вторая". Но попросил нас ничего не делать и чтоб даже офицеры не выходили по рации с нашей стороны. Сказал только усилить посты, мы сразу это организовали. Он сам красиво скорректировал огонь и группы были полностью разбиты.
Когда враги поняли, что с этой стороны к нам подойти не могут - начали применять танки, чтоб у них была возможность заходить со стороны Донецка, а также планово разрушать терминал и диспетчерскую вышку, которая была нашими глазами и ушами. В итоге башня пала. Была разрушена не до основания, но она наклонилась и рухнула. Я знаю, что там пострадали многие ребята, но все же оттуда они не ушли. После жесткого штурма терминала у нас был очень длительный бой. Но благодаря помощи нашей артиллерии мы отбили атаку. А вечером сепаратисты снова запросили перемирие, но не у нас, а у командования. Для того, чтоб собрать своих раненых и погибших, я спросил у коменданта, что случилось, почему перестала работать артиллерия. Мне сообщили, что дали добро на перемирие. Я посчитал, что, может, с какой-то стороны это и правильно, потому что нам тоже надо было собрать своих "двухсотых" и "трехсотых". Но когда наша арта перестала работать, враги воспользовались обломками вышки, как ступеньками, и подобрались к терминалу, с донецкой стороны, отчего наша линия обороны была немного сломлена, поскольку мы не могли контролировать эту территорию.
Всего нас было не так уж много, приблизительно человек 50 из разных бригад: 81-ой, 90-го и 74-го отдельного разведбата и моя 93-ья. У каждого была своя зона ответственности, мы держали врага, который двигался со старого терминала, это был пост "калитка" в первом зале. Этот пост, как и первый, простоял практически до конца. На этажах шли тяжелые бои, а сверху нас закидывали гранатами. На лестнице оборону держали бесстрашные пулеметчики. Одного из них ранили, в него вошло несколько пуль, позже его забрали медики, а судьбу второго я не знаю, но держались они до последнего.
Поскольку нас сильно зажимали, мы решили отодвинуться и держать один зал, большую территорию удерживать уже не было возможности. Стали создавать баррикаду вокруг него и хотели взорвать лестничную клетку. Я побежал вниз, чтоб найти саперов и на одном из этажей за дверью услышал голоса сепаратистов. Дверь была прострелена, они пытались прорваться, выламывая ее, но один из пулеметчиков их удерживал до тех пор, пока мы не сделали баррикаду из подручных средств, которые, на самом деле, защищали только визуально и легко простреливались. Наш сапер успел заминировать лестницу, но подорвать не успел, его и пулеметчика ранили. Зато мы успели вытащить раненых и отойти в зал.
боец ковтун
Несмотря на то, что мы теряли территорию, никто не собирался сдаваться. Я даже намеков от ребят не слышал про такое. Все были обозлены, потому что поняли, что правил войны для сепаров и наемников не существует. Мы дали им возможность эвакуировать своих, а они нам - нет.
Затем день за днем нас потихоньку зажимали. Для нас стерлось понятие "день-ночь", потому что некоторые бои длились чуть ли не сутки. Прорывались новые ребята, но часто не доезжали. А те, которые приезжали за ранеными, для меня - герои, потому что они знали, куда едут, и что это могло стать "билетом в один конец". И хотя часто им не удавалось никого забрать, потому что их машины сжигали, они все равно ехали повторно. Среди таких ребят Рахман и Андрей Север. А еще они ехали для того, чтоб быть нам подмогой, потому что те, кто стояли с 6 числа, уже были вымотаны.
Когда мы оказались в одном зале, нас начали подтравливать газом, сначала слезоточивым, потом перцовым. Но мы научились с ним бороться: брали влажные салфетки и засовывали под балаклаву, хотя тогда был сильный мороз, салфетки замерзали, но каждый старался носить их под броником, чтоб разморозить. Хуже было тем ребятам, которые в этот момент находились на постах, потому что после газа всегда ждали, что враги пойдут в жесткое наступление. Но такое случалось нечасто, потому что идти на нас они тоже не особо хотели. Видя, что хоть мы и загнаны в угол, и отходить нам некуда, но сдаваться мы не будем, они понимали, что малой кровью нас не взять и стоять мы будем до конца, а потери у них были и без того достаточно тяжелые.
Но бесконечно так продолжаться не могло. Я понял, что терминалу пришел конец, когда сепары зашли на верхние этажи и заняли подвал. Тактически они оказались в хорошем положении. Команды отходить для нас не было, да и возможности такой не было, поскольку мы были почти окружены. После морозов, которые достигали за 28 градусов, спать нормально нельзя было, да и кушать из-за постоянных обстрелов тоже. У меня, видимо, от усталости, поднялась высокая температура, а от пуль, которые попали в бронежилет, было сломано ребро Но каждый считал, что если не можешь стоять, то можно отстреливаться лежа. Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали, за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда, понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца. Единственное, что было страшно - попасть в плен. Для себя я принял решение в плен не идти и последние дни даже спал с гранатой. Я понимал, что все скоро закончится, помощь не подходит, а та, что подходит, она просто попадает в ту же ситуацию, что и мы. Но то, что про нас помнили, добавляло сил, плюс нам многие звонили, узнавали ситуацию; вся Украина за нас переживала, молилась. Включаешь телефон, а там 110 смсок: " Мы молимся за вас, держитесь!!" - и все в таком духе. Из моих ребят, из 93-ьей, в последние дни нас оставалось всего лишь три человека из десяти.
А подорвать нас решили, наверное, потому, что отчаялись пытаться захватить. Мы выжили, но всех завалило и сильно контузило. Как-то откопались, нашли оружие и стояли дальше. Мы пытались сделать 3 линии обороны, хоть и невысокие, чуть ниже колена. Кто покрепче, лежал за первой и второй линией, а раненых оттянули за третью. Так мы переночевали ночь, а к обеду следующего дня нас подорвали снизу. Практически все провалились в подвал. Тогда мы больше всего потеряли ребят, поскольку почти три этажа рухнуло нам на голову. Блоки перекрытия сильно завалили людей, доставать их было тяжело. Но даже в этой ситуации я не слышал панических настроений.
Меня завалило стеной, приходя в себя, я почувствовал, что ноги рабочие, но вылезти сам не мог, а враги как раз пошли в наступление. Ко мне подбежал один товарищ, увидел мою руку, которая торчала из минваты - я пытался разгрестись. Он хотел меня вытащить, а я говорю: "Не надо, пока что главное - отстреливайся, а я - нормально, живой". Он сказал, что у него заканчивается БК. Тогда я свою разгрузку руками нащупал и передал ему. Он таки отбился, правда в тот момент прилетела граната и нас немного покоцала.
Меня откопали, а остальных пацанов мы доставали, пока были силы. А вот двоих моих ребят завалило и их не нашли. Многие были без сознания и не давали знать о себе. Но самое печальное и самое невыносимое было - это ребята, которые звали на помощь, а мы не могли им помочь. Чтоб их достать нужна была техника.
После завала боекомплекта и оружия у нас осталось минут на 20 боя и то очень вяленького. В какой-то момент я просто отключился, меня разбудил один товарищ, Вова, и сказал, что будем выходить. Я ответил ему, что не могу встать, а он говорит, что ему тоже тяжело, потому что прострелены ноги. Но таки собрались с силами, я помог ему встать и мы стали выбираться. Идти по взлетке - это 99 из 100 - смерть, но по крайней мере, я понимал, что погибну с оружием в руках и в плен меня не возьмут. Уходили многие, а некоторые остались охранять тяжело раненых, выносить их не было возможности. Многие из них умирали у нас на глазах. Мы решили, что из тех, кто выйдет, хоть кто-то сможет добраться до своих, рассказать, что случилось и с какой стороны можно подъехать, чтоб забрать остальных.
Нам повезло, потому что было темно, и я думаю, что враги приняли нас за сепаров. Тогда что-то произошло, и не было мобильной связи и рации тоже глушились. Может, это как-то повлияло на то, что нам удалось выйти, потому что шли мы тупо по взлетной полосе. А дошли не все, потому что как таковой дороги не было, а в темноте после таких контузий и с травмами ориентация теряется, элементарно от усталости плохо соображаешь. Был туман, многие просто потерялись, некоторые падали в воронки. Но потом разыскали практически всех.
Мы вышли на метеостанцию утром, нас забрал БТР и отвез в Водяное, оттуда нас отправили по госпиталям. Я знаю, что судьба моих двоих ребят, их позывные Борода и Якут, которые там до последнего стояли, - неизвестна, но слышал такую информацию, что их под завалами нашел враг и что вроде как они в плену. Надеюсь, что если это так, их удастся обменять. Мертвыми я их не видел и в списках тоже. Ребят из плена надо вытягивать, и нашему руководству и командованию стоит не забывать о тех, кто стоял там насмерть.
Никто так не хочет мира, как солдаты, которые воевали, потому что мы видели. какое горе приносит война всем: военным, мирному населению, природе, домам. Это такая травма, которая не залечится. Для меня - это тяжелые воспоминания. Но любая война заканчивается миром, как бы там ни было. Вопрос: какой ценой? Многие ребята выжили и собираются ехать опять воевать. Я тоже прохожу ВВК (военно-врачебная комиссия, - ред.), меня отправили дообследоваться, потому что травмы были серьезные, но я хочу вернуться на фронт. Моя война еще не закончена! Год отвоюю, а там будет видно, что дальше. Мы, как люди гражданские, пришли на войну помочь нашей стране, помочь армии. Но воевать всю жизнь мы не можем. У нас есть семьи, и того снабжения, которое получаешь там, недостаточно для того, чтоб прокормить родных. Впрочем, все эти годы мы жили только для себя, покупали хорошие машины, квартиры, но никто никогда не думал об армии. Та свобода, которую мы получили, далась как-то легко и спокойно, становление нации как таковой мы не прошли. Может быть, теперь оно вернулось нам всем с лихвой, и мы должны пройти этот путь.
Самое тяжелое на войне - это смотреть, как твои раненые товарищи требуют помощи, а ты не всегда им можешь помочь. Люди важны и ценны. Только на войне понимаешь, что тот, кто сейчас находится рядом возле тебя, может прийти к тебе утром, чтоб попить кофе, а через час его может не быть в живых.
А у тех ребят, которые погибли, остались дети. Отцов им никто не заменит, но мы, если выживем, будем пытаться помочь сгладить эту утрату, поскольку их отцы погибли, защищая эту родину. И не дадим власти забывать об этих детях. Как нельзя забывать и о нас, солдатах. Мы не должны думать про свой тыл, а тыл для нас - это обеспечение семей и какие-то гарантии от государства. Очень многие не получили даже справок о том, что воевали. Мы удивляемся тому, что гражданские не понимают, что идет война, но гораздо печальнее, что некоторые военные этого тоже не понимают. Некоторые штабы работают с выходными, проходными, ну а на передовой выходных нет. Пройдя войну, мы все меняемся, и психика у многих нарушена, потому что многие из нас десятки раз прощались с жизнью. Какая-то мирская мелочь - это дикость для солдата, поэтому многие могут неадекватно реагировать. Обществу надо к нам привыкать. Нужно, чтоб человек вернулся и был нужен на работе, чтоб ему помогли адаптироваться. Мы воюем для того, чтоб добиться каких-то перемен в этой стране, но мы должны получать что-то взамен: политикам надо общаться с людьми, а офицерам общаться с солдатами. Тогда, может, сообща мы придем к чему-то новому.

Источник: https://goo.gl/acViTh

Андрей Шкуро достаточно противоречивая личность, но, есть то что мы не знали.

Например то, что он был настоящим украинцем.

Вот что удалось найти в архиве ОУН при библиотеке им. О.Ольжича 

Від генерала Андрія Шкуро від 19 серпня 1941 р. 
Вождеві 
Андрієві Мельникові, 
Голові Проводу Українських Націоналістів 
у місці постою 

Я, Андрій Шкуро, генерал-поручник Кубанського Козачого Війська, зголошую готовність станути під прапор Організованого Українського Націоналізму згідно з вашим покликом з дня 6 липня 1941 року. 

На це моє рішення вплинули оці обставини: 
1. Часи, що тепер переживаємо, покладають на всіх Українців обовязок скупчення всіх творчих сил під одним проводом у боротьбі з відвічним ворогом Української нації для виборення її суверенного державного життя в усіх її етнографічних границях. В цій боротьбі не може остати осторонь українське козацтво, як теж воно не може вести осібної якої - небудь акції. 
2. Рішення козацької старшини на терені Сербії, що однозгідно заявило готовність повести козацтво визволяти Батьківщину з-під московсько-жидокомуністичного режіму. 
3. Жахливе положення козацтва в Сербії, виставленого на страшні переслідування з боку сербів, - мовляв, ми винуваті, Москва (біла й червона) не є в силах дати їм поміч. 
В виду цього козача старшина й козацтво доручили мені повести на терені Незалежної Хорватії переговори в справі включення козацтва до активної боротьби з московським большевизмом в складі української самостійно формації, а коли це неможливе, то у складі козачих частин в складі німецько або хорватського війська. 
В усіх трьох випадках прохаємо, щоб під козацтвом з території бувшої Югославії розумілося усіх козаків: кубанських, чорноморських, донських терських, астраханських, і других без огляду на їх народність, виходячи з заложення, що всі вичислені козаки представляють у всіх своїх станицях на Рідних Землях один національний в державному розумінні склад і тому непобажаним було б виріжнювати й розділювати їх на українців, москалів та інших інородців. Це побажання виправдовує обставиною, що за ввесь час свого перебування в Югославії не визнало себе козацтвом членами рускої нації, не визнало компетенцій руских правленій,а все й усюди признавало себе просто козаками. 
В другому й третьому випадкові (участь у складі німецького чи хорватського війська) є нашим безумовним бажанням вжити нас в операціях тільки на українських етнографічних територіях. 
Про це все договорився я з Вашим уповноваженим представником у Незалежній Державі Хорваті і, складаючи Вам оцим мою чолобитню, підтверджую своїм власноручним підписом. 

Слава Україні!

Загреб, дня 19. VIII. 1941. 
Генерал-поручник Кубанського Козачого Війська. 
Представник ОУН у Незалежній Державі Хорватії Василь Войтанівський.

Заґреб, дня 19.VIІІ.1941. 

Вoлoдимир Вoйтанівський, 
Представник OУН у Xoрватії 

Генерал пoручник Андрій Шкурo, 
генерал-пoручник Kуб[анськoгo] кoз[ачoгo] війська.