Вячеслав Тихонов во время съёмок фильма "Семнадцать мгновений весны".

Погоня создателей за исторической достоверностью в фильме привела к весьма забавной истории. Когда все кадры с участием немецкой армии были отсняты, некий консультант, пробежавшись взглядом по именам в титрах, заметил, что практически все воины СС – евреи. Второй консультант, действовавший независимо от первого, вынес то же резюме: у всех «немцев» еврейская внешность. Поэтому в срочном порядке из Эстонии приехали пятьдесят белокурых-голубоглазых курсантов-пограничников, которые и стали теми самыми воинами СС, что мы видим в фильме.

Кошки и японская мифология.

В Японии почитаема богиня Каннон, в честь которой названа известная компания Canon. В Китае богиня известна под именем Гуанинь (женская ипостась бодхисаттвы Авалокитешвары). С этой богиней связана легенда о манеки-неко (яп. “манящий кот”), трехцветной (или же полностью белой) кошке с поднятой лапкой, которая приносит удачу и прибыль. Согласно легенде, однажды в период Эдо мимо буддистского храма Готокудзи, посвященного Каннон, проезжал состоятельный феодал. В дороге его настигла гроза, и путешественник был вынужден спрятаться от дождя под ближайшим деревом, но, внезапно, увидел на дороге кошку, которая будто бы манила его к себе. Заинтересованный, феодал пошел за кошкой в сторону храма, и тут же в дерево, под которым он ранее укрывался, ударила молния. Впечатленный кошачьим провидением, благодаря которому он остался в живых, феодал пожертвовал храму большую сумму денег, чтобы ни монахи, ни их кошка, в которой воплощалась Каннон, больше ни в чем не нуждались.

Следует отметить, что образ кошки в сознании японцев был достаточно противоречив: известны, например, такие демоны-оборотни, как бакэнэко и нэкомата. Бакенеко становится кошка, прожившая больше тринадцати лет, весящая более, чем 1 кан (3,75кг), или же обладающая очень длинным хвостом - вследствие влияния этого поверья была выведена порода кошек, известная как “японский бобтейл”, с рождения обладающая коротким хвостиком. Также в бакэнэко мог обратиться дух умершей женщины, которая жаждет отомстить за свою смерть - это случалось, если кошка запрыгивала на грудь погибшей. Однако, хотя бакенеко чаще преследовали людей, иногда они выступали в качестве помощников и защитников любимых хозяев.

В отличие от бакэнэко, нэкомата изображалась кошкой с раздвоенным хвостом, и считалась более опасным ёкаем. Однако, в современной японской культуре образ “человеко-кошки” весьма распространен (в анимэ, манге, видеоиграх и пр.) и оценивается положительно, свидетельством чему является большое количество “нэкомусумэ”, девушек с острыми ушами, хвостом, или иными чертами кошачьих. Важным элементом образа нэкосумэ является частое употребление слова “ня”, звукоподражание мяуканью кошки.

Мэй Ланьфан (слева) и Сергей Эйзенштейн. 1935 год.

Мэй Ланьфан (梅兰芳, 1894 - 1961), исполнитель в женском амплуа дань, на протяжении 40 лет был самым известным в мире актером пекинской оперы. Он первым вывез пекинскую оперу за рубеж.

В 1935 году Мэй Ланьфан со своей труппой побывал в Советском Союзе. Ради того, чтобы увидеть их игру, в Москву приехал знаменитый немецкий писатель Бертольт Брехт, а во время ленинградских выступлений спектакли Мэй Ланьфана посмотрел Сталин.

В отличие от западной, пекинскую оперу приходят не столько слушать, сколько смотреть. Это синтетическое искусство, в котором органично сочетаются актерское мастерство, вокал, хореография, сценическая речь, пластика, владение боевым искусством, акробатика. С другой стороны, искусство пекинской оперы - искусство условности и устойчивой традиции, что коренным образом отличает его от психологического европейского театра.

Сергей Эйзенштейн снимал фильм о гастролях пекинской оперы в Москве, но по каким-то соображениям Комитет по делам кинематографии отменил решение о производстве фильма.

В период гастролей в СССР Мэй Ланьфан встречался с такими знаковыми деятелями русского искусства, как К.С. Станиславский, В.И. Немирович-Данченко, С.М. Эйзенштейн, В.Э. Мейерхольд. Немирович-Данченко, высказывая впечатления от увиденного, отмечал, что нет другой формы искусства, способной своей точностью и яркостью так же точно выразить дух нации. Мейерхольд замечал, что Мэй Ланьфану превосходно удалось исполнить женские образы: "В нашей стране множество актрис, но ни одной не удавалось передать то женственное, что просматривается в персонажах Мэя".

Пекинская опера воздействует на зрителя в максимально условной форме, и это открывает простор воображению. Актёры изображают не формальное, внешнее сходство с персонажами, а концепцию, идею, символ, что позволяет зрителю домысливать за него остальное. Так, актёр в амплуа дань играет не конкретную женщину, а идею женственности. Именно поэтому от игры Мэй Ланьфана у публики создавалось впечатление, что, как пишет Вера Юренева, "...он, и только он - самая пленительная женщина в мире" ("Мои записки о китайском театре").