Слушай, ты прямо человек-парадокс)
"Я сам с интересом смотрел некоторые виды спорта и болел за наших спортсменов."
"Я не отрицаю вклад каждого."
"А так, конечно, "вложил свой вклад", лол. Как будто тебя спрашивали.
Меня не интересует каждый."
"Какое ты отношение имеешь к этим победам? Ты спортсмен, тренер, уборщик раздевалки, строитель стадионов? Почему для тебя так важны достижения других людей?"

Действительно, тупой анекдот, пора переделать.

Маленький мальчик (лет 5-ти) ест яблоко и спрашивает у папы:
-Папа, а почему яблочко темнеет?
-Hу, понимаешь, сынок, в потемнении виноват фермент полифенолоксидаза - он ускоряет окисление находящихся в клетках яблок полифенолов — органических веществ, которые содержат соединённые с бензольным кольцом гидроксильные группы.
-!?. Папа, а с кем ты сейчас разговаривал?

Знаешь, наверно тяжело жить таким как ты. Друзья-то есть или знакомые хотя бы?

Это будет на 6 семестре)

Я не понял, твое обличение состоит в том, что победа не решает экономические и другие проблемы?

Да. Еще какие-то вопросы?

Не считать себя и поголовно всех окружающих бухими обрыганами это выпендреж?

Медиатор в классической шестиструнной гитаре с нейлоновыми струнами? У кого-то явно проблемы с головой.

— Мэтр, — сказал с выспренней торжественностью траурный тип. — Приступай к своим обязанностям.

Палач подошел, в соответствии со стародавним обычаем опустился перед осужденным на колени, склонил прикрытую капюшоном голову.

— Отпусти мне грех, добрый человек, — попросил он замогильным голосом.

— Я? — удивился Лютик. — Тебе?

— Эге.

— Да ни в жисть.

— Эээ?

— Ни за что не отпущу. Чего ради? Видели фокусника? Через минуту он мне голову отсечет, а я должен ему это простить? Смеешься надо мной, что ли? В такой момент?

— Но как же так, господин? — опешил палач. — Ведь таков закон… И обычай такой… Осужденный обязан прежде всего отпустить палачу. Простить вину. Отпустить грех…

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Я не стану его обезглавливать, — угрюмо заявил палач, поднимаясь с колен. — Пусть отпустит, этакий сын, иначе не отсеку. И все тут.

— Господин виконт. — Грустный чиновник взял Лютика за локоть. — Не усложняйте. Люди собрались как-никак. Ждут… Отпустите ему грех, он же вежливо просит…

— Не отпущу — и точка…

— Мэтр! — Траурный типчик подошел к палачу. — Обезглавьте его без отпущения, а? Я вас вознагражу.

Палач молча протянул огромную как сковорода ладонь. Траурный вздохнул, полез в кадету и насыпал в руку монет. Мэтр несколько секунд глядел на них, потом сжал кулак. Глаза в прорезях капюшона зловеще сверкнули.

— Ладно, — сказал он, пряча деньги в карман и обращаясь к поэту. — Опуститесь на колени, упрямец. Положите голову на пень, зловредный господин. Я тоже, если хочу, могу быть зловредным. Буду рубить вам голову в два приема. А если получится, то и в три.

— Отпускаю! — взвыл Лютик. — Прощаю!

— Благодарю вас.

— Ну, коли отпустил, — грустно сказал траурный чиновник, — гоните деньги взад.

Палач отвернулся и занес топор.

— Отодвиньтесь, милостивый государь, — сказал он зловеще глухим голосом. — Не нойте над оружием. Вы же знаете, где головы рубят, там уши летят.

Чиновник быстро попятился, чуть было не свалившись с эшафота.

— Так хорошо? — Лютик опустился на колени и вытянул шею на пне. — Мэтр! Эй, мэтр!

— Ну. Чего?

— Вы ведь пошутили, правда? За один прием отрубите-то? За один замах? А?

Палач сверкнул глазами.

«Быть с самим собой во время снегопада — это особенное чувство!»