Как-то пришлось мне устроиться ночным дежурным в один из моргов. Работа непыльная, сутки через трое, да и клиентура, как говорится, покладистая. Поначалу, конечно, было страшно и противно, а потом ничего, привык.


Продолжение в комментариях.

Я расскажу тебе историю, произошедшую со мной одним весенним вечером. Было около полуночи, я сидел за компьютером и листал чаны; и уже собирался идти спать, как за окном раздался омерзительно громкий скрип. Угадай, что это? Это...детская качеля через дорогу. Вот, опять. Уже две недели как. Я иногда задумываюсь, кто же в такую пору там качается? Я видел эту площадку, там качели для совсем маленьких, взрослый человек в такую и не сядет, ноги девать некуда. Неужели кто-то в полночь водит ребенка поиграть? Ну хорошо, может быть человек занятой и хочет уделить внимание своему отроку. Ну на пять минут, ну на десять. Но это ведь по полночи продолжается иногда.

Вдруг я услышал, как этажом выше хлопнуло окно, и грубый голос бывшего спецназовца Алексеича в весьма нелестных выражениях поинтересовался у неизвестного папаши, что, собственно, нужно его ребенку в такую пору на качелях, и где он видел эти ночные прогулки. Скрип прекратился, но через несколько минут возобновился, и стал каким-то совсем мерзким и назойливым. Мне даже послышалось, что я слышу в нём истерический смех. Сверху раздалось какое-то бормотанье, затем хлопнула входная дверь и я услышал громкие шаги на лестнице. Видимо, Алексеичу не понравилось такое отношение. «Милицию может вызвать – промелькнула мысль – ребенок всё-таки». Однако, поколебавшись минуты две-три, я решил не вмешиваться, и всё же идти спать. Да и скрип к тому моменту уже прекратился.

Ну и что? - спросишь ты. Я тебе вот что скажу...никогда не пытайся узнать, кто качается на детских площадках, когда наступает ночь. Честно. Потому что утром Алексеича нашли на тех самых качелях. Мёртвого и совершенно седого. Врач сказал - остановка сердца.

Мой друг Лёха работал охранником в супермаркете и рассказал мне этот случай, произошедший с ним. Тогда стоял холодный январь. Лёха работал в дневную смену. В 10 часов вечера пришёл его сменщик. Пока поболтали, покурили, чай попили, время подошло уже к полуночи. В эту ночь к тому же передавали штормовое предупреждение, так что без сильной надобности лучше нос совать на улицу не стоило.

— Ну и погодка. Вот как сейчас идти до дома? — недовольно спросил Лёха сменщика Игоря.

— Оставайся здесь, кровать есть, отоспишься и завтра с утра домой пойдёшь, — сказал Игорь.

— Нет, я всё-таки пойду. Ну, до завтра! — попрощался Лёха и вышел из магазина.

Мело в ту ночь на улице сильно. Можно сказать, до дома шёл он на ощупь — благо, его дом находился не так далеко. Жил он в частном секторе. Переходя дорогу, Лёха поскользнулся, и резкая боль пронзила ногу. В глазах помутнело. Он попытался встать, но боль была просто адской. «Чёрт!» — воскликнул Лёха, и вдруг мужской голос где-то рядом сказал:

— Давай руку, помогу.

Через пелену снега Лёха увидел прямо перед собой лицо мужчины. Как он его мне впоследствии описывал: «Глаза поднимаю — стоит мужчина, ну на чёрта, в самом деле, похож! Чёрная борода покрывала чуть ли не всё лицо, а глаза... такие, знаешь, страшные».

Лёха сказал ему:

— Нет, я сам встану.

— Нет, руку давай, — настаивал мужчина. — Что кричал тогда?

В итоге Лёха дал ему руку, и он его поднял. Хочу заметить, что вес у Лёхи немаленький. А поднял он его легко, как ребёнка, перекинул руку через плечо и поволок. Всю дорогу молчали, только иногда Лёха морщился от боли. До дома дошли довольно быстро.

— Вот тут я и живу! — Лёха облокотился на калитку и стал её открывать.

Мужчина его руку отпустил и встал сзади. Когда Лёха открывал калитку, то видел, что стоит он за спиной. Открыл и поворачивается, чтобы спасибо сказать, хотел ещё в дом пригласить, чтобы налить ему водки — а то, думает, устал и замёрз мужик наверняка. Смотрит — а его нет. Так быстро он не мог скрыться, кругом равнина, да и убежать за соседний дом он тоже не успел бы...

Лёха постоял минут пять в ступоре, потом в дом пошёл. Вызвал скорую, врачи посмотрели на его ногу, сказали, что вывих — всё пройдёт, не стоит волноваться. Чем-то укололи, и он уснул. А приснился ему тот самый мужчина. Тот смеялся и говорил: «Спасибо мне твоё не надо — потом расплатишься!».

Лёха проснулся в холодном поту, жутко ему было. Вот тогда-то и вспомнил, что, когда упал, выкрикнул: «Чёрт!» — да ещё так громко. Может, это он за ним и приходил, кто его знает...

Телефон доверия — штука очень, очень странная, я бы даже сказал, обоюдоострая. Ведь вы никогда не знаете, кто там, на другом конце провода. Причем это относится к обеим сторонам. Человек, позвонивший по телефону доверия, не знает, кто ответит на его звонок. А ответивший, соответственно, не будет знать, кто ему позвонил.

Продолжение в комментариях.
P.S. Постарайтесь прочитать её залпом.

Вот такое вот сообщение мне сегодня на почту пришло =)

Я не знаю, кто это был. Я даже понятия не имею, был ли это человек. Я знаю только одно: он действительно есть, и встреча с ним — самое страшное, что может случиться с тобой.


Продолжение в комментариях.

Мне девятнадцать лет, я учусь в университете. Живу одна в съёмной квартире со своей кошкой Чучей. В нашем квартале дома построены друг напротив друга, так что из любого окна моей квартиры видна квартира Алексеевых. Это очень милая семья, с их старшей дочкой Аней я училась в одной школе, а её сестре Кате три года — маленькая девочка болеет тугоухостью, очень плохо слышит. Я часто встречала во дворе Аню, гуляющую со своей сестрой. В один такой день она пожаловалась, что приходила соседка снизу, которой сторонятся родители (ходили слухи, что она ведьма) и стала причитать, что громкая музыка Кати мешает ей спать, хотя было всего восемь часов вечера. Я сказала Ане, что она может ко мне приводить Катю в любое время, и я посижу с малышкой, посмотрим телевизор у меня — мои соседи почти всегда работают ночью. Но Аня отказалась, сказав, что не боится никакой соседки. Это был мой последний разговор с ней...

Вечером я, как обычно, сидела и смотрела телевизор, Чуча лежала со мной. Стоял июль, поэтому все окна в квартире были открыты. Из окна дома напротив доносилась привычная музыка из мультфильма, который смотрела Катя. Я потихоньку начала засыпать, как вдруг музыка резко прервалась, а свет в окнах квартиры Алексеевых погас. Я подошла к окну — ни единого звука или движения, квартира была погружена во мрак. Моё сердце почему-то резко забилось так, что я почувствовала его биение в своём горле. Я стояла и смотрела в чёрные окна.

Громкий крик мужчины: «Беги!» — вывел меня из прострации; я поняла, что кричал отец Ани. Я схватила телефон и набрала домашний номер Ани. Пошли гудки. Я слышала, как звонил телефон в квартире Алексеевых. Тут трубку сняли, и я услышала, как хриплый, полный ярости голос заговорил что-то непонятное — какое-то бормотание. От ужаса я положила трубку.

Я не знала, что делать. Первое, что пришло в голову — вызвать милицию. Кое-как я набрала номер дрожащими руками. «Милиция, слушаем вас», — раздалось в динамике, но тут моё внимание привлекла Чуча — она с расширенными зрачками смотрела в мой тёмный коридор. Я почувствовала какое-то движение, постепенно приближающееся ко мне. Тут отключился свет. Я закричала, бросила телефон, схватила Чучу и кинулась в угол.

Я сидела в тёмном углу в обнимку с кошкой и не знала, чего ждать. Сердце стучало от ужаса, кровь застыла в венах — я этого никогда не забуду. А что-то неизвестное и пугающее двигалось прямо на меня. Это было нечто очень большое и, по мере его приближения, я смогла рассмотреть, что это — старая женщина с длинными чёрными волосами, которые волочились по полу. От страха я зажмурилась. Я почувствовала запах сырой земли, что-то холодное дотронулось моей руки — и тут я не вытерпела, оттолкнула Чучу подальше, схватила табурет, который стоял рядом, неловко ударила по жуткому существу и выбежала на лестничную площадку, где позвонила в соседскую дверь. Минут пять я толком ничего не могла объяснить удивлённой соседке. Вышли другие соседи, позвонили в милицию. Когда из-за открытой двери моей квартиры выбежала Чуча, напуганная до полусмерти, и запрыгнула ко мне на руки, я упала и потеряла сознание.

Очнулась я в больнице. Мне долго никто не рассказывал, что случилось с Аней и её семьёй. Лишь потом я узнала, что Аню и её отца нашли на кухне мёртвыми — оба скончались от сердечного приступа. Соседка позже добавила, что у Ани и её отца были выдраны ногти, а дверь была заперта снаружи, и на ней нашли порезы от ногтей.

Мать Ани вместе с Катенькой нашли спустя день в двух километрах от города — она сидела на железнодорожной станции в плачевном душевном состоянии. Когда прибыла милиция, первое, что она сказала, было: «Я бежала...».

Однажды четыре туриста заблудились, забредя за городом в глухую чащу. Как-то у них вышло, что они остались без спичек. Было студёно, погода испортилась, вечер наступил, а никаких надежд, что бедолаги, наконец, выйдут в населенную местность, так и не забрезжило.

Неожиданно туристы наткнулись на заброшенную сторожку. В ней никто не обитал, «аварийного запаса» для таких заблудших душ, как они, внутри не нашлось. Вся постройка — помещение в четыре угла, с единственной дверью и без окон. В центре — стол, лавка, полки по стенам. Решили дождаться утра в сторожке, там хотя бы ничего не падало с неба и ветер не дул. Пробовали устроиться на полу, на столе, на лавке, но вскоре поняли, что даже под крышей без огня замерзают намертво. Нужно было постоянно двигаться, чтобы согреться, но обстановка не располагала: ни зги не видно, а тут громоздкие стол и лавка. Придумали бегать эстафетой: встали четверо по четырем углам, один по стеночке идёт в соседний угол, толкает товарища, тот тоже по стеночке к следующему, и так далее. Всю ночь подобным образом промаялись в кромешной тьме, измучились, но не окоченели. Как только занялся рассвет, покинули неуютную стоянку и продолжили путь. Повезло — к полудню из леса все-таки выбрались.

Один из туристов впоследствии рассказал об этой ночи своему другу, гордясь находчивостью, которую они проявили в сторожке: эстафета вдоль стен спасла им жизнь. Его друг выслушал историю, задумался, потом сказал: «Знаешь, вас не могло быть четверо. Первый идет ко второму во второй угол, второй — к третьему в третий, третий — к четвертому в четвертый, но четвертый идет в пустой первый угол, так как человек из него уже перебрался во второй. В сторожке должен был быть пятый».

Рассказчик помолчал, прикинул на пальцах... и внезапно побледнел.

Ну, в принципе, я их понимаю. Всякий разозлится, если вроде как был кому-то дорог, а потом его запихнули в скрипучую душную коробку, четыре-стены-темницу, в черноту и пылюку, да там и забыли. Я б и сам разозлился. Так что теперь я их понимаю.

Четверо нас было: я — Ван (потому что Иванов), Чумазый (потому что загорал за лето всегда густо и пятнами), Штангист (в шутку, потому что доходяга) и Найк (ходил круглый год в кедах). Ушли мы с парнями с последнего урока во вторую смену и решили хлебнуть пива в пустой хибарке на окраине. Ну, это я говорю «хибарка», а домина там стояла здоровенная и — через окна видно — вся битком рухлядью набитая. Как еще не растащили — непонятно.

Ну, мы через окно залезли, довольно удачно, даже почти тихо, только Штангист за раму штанами зацепился и навернулся, но он у нас вечно как стукнутый кот — приземляется не на лапы, а на физиономию. Словом, подняли Штангиста, нос вытерли и потопали в гостиную. Ну а там, как я говорил уже, груды барахла, простынками прикрытого, словно сугробы. Темно. Стоим, зажигалками щелкаем. И холодно ведь! И еще как-то… недружелюбно, что ли. Ну вот представьте, что вы среди фанатов «Динамо» прыгаете и орете: «Спартак — чемпион!». Почувствуете ведь атмосферу перед тем, как вам нос на пятки натянут. И здесь так же было, хотя вокруг не «Спартак» и «Динамо», а всего лишь доисторические тумбочки. Найк на одну хлопнулся и не успел руку за бутылкой протянуть, как провалился — как в рыхлый сугроб, но только в тумбочку. Мы чуть животики не надорвали, чуть ли не носом в коленки хихикали, а когда разогнулись и снова принялись зажигалками щелкать, Найка не было. Только обломки треклятой тумбочки и пара кед.

— Прикол, — хихикнул Чумазый. — Куда он делся?

А правда, куда? Ну не в кеды же втянулся, как улитка в ракушку.

— В кеды ушел, — ляпнул я. — Нет, проверь, серьезно. Вдруг он стал малюсеньким и с горя на шнурках повесился.

Тут Чумазый засмеялся и на полном серьезе пошел кеды смотреть. И вдруг как заорет! Вот прямо так, без перехода, то гыгыкал аки бабуин, а то визжит, как девчонка перед гигантской крысой. Мы со Штангистом переполошились, а Чумазый к нам повернулся — уже молчал, зато побелел весь и икать начал.

— Ты чего? — сказал я (а у самого голос дрожит). — Орешь, будто он и вправду повесился на шнурке...

Молчит. Икает.

Тут я сам посмотреть сунулся. А там не просто кеды, там в кедах ноги! Чьи? Ну, Найка наверное, а так кто его знает: Найка по обрубкам до щиколоток не распознаешь, когда самого нет. Просто в кедах что-то темно-красное поблескивает и беленькое посредине… Тут меня чуть не вывернуло, и мы с Чумазым и Штангистом рванули к двери. Смешно. Вошли-то через окно, а назад все равно через дверь побежали.
А у двери свет горит — гудит и мигает. И болтается. На шнурках, мать вашу, и правда болтается наш Найк! Лицо синее, и ноги пониже голени обрубками, и капает на линолеум, капает, крови натекло уже — наверное, оно там лилось поначалу. Мы переглянулись и в обратную сторону… А там барахло. Уже без этих своих простыней. Стоит. И в воздухе такое разлито… зависть, тоска, но злости — ее больше всего было. Шкафы, тумбочки, стулья колченогие какие-то, мелкий хлам вроде валиков и светильников, и совсем уж мелочь навроде фигурок из сувенирной лавки. Завалили горой всю комнату — ни войти, ни выйти. Входить-то мы, положим, вошли уже, а вот выйти…

НАС ЗАБЫЛИ СКУЧНО ОСТАНЬТЕСЬ С НАМИ

Я подумал, у меня глюки пошли с перепугу. Но, судя по рожам Чумазого и Штангиста, они тоже это услышали, а с ума вроде как поодиночке сходят.

НАС ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИТЕ НЕ ДВИГАЙТЕСЬ НЕ ДЫШИТЕ

Чумазый и Штангист это «не дышите» как услыхали, так просто развернулись — и в дверь. И ноги Найковы отрубленные им не помешали — отпихнули, выскочили, по красному чавкая, и дверь за ними хлопнула.

А я чувствую — не могу! Не могу, когда это со своими оплывающими кровищей культяпками болтается, как гигантский маятник или туша свиная на крюке. Даже обойти не могу, а дотронуться уж… нет, не просите.

— Парни! — кричу. — Помогите! Меня заберите!

Тихо. Лампочка только гудит и мигает.

— Парни! Вы меня забыли!

Тихо.

Впереди Найк висит, сзади шкафы и тумбочки горой.

Тихо. Лампочка вот только гудит…

— Эй! Меня забыли!

Тихо. Громоздятся вещи, и злость от них идет, такая злость.

ТЕБЯ ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИ НЕ ДВИГАЙСЯ

НЕ ДЫШИ

А что я мог сделать? А тут и лампочка лопнула, так совсем тихо стало. И темно. Пришлось сделать, как они говорили.

Ну, в принципе, я их понимаю. Всякий разозлится, если его предали и забыли, запихнули в большую темную коробку, четыре-стены-темницу. Я б и сам разозлился. Я и разозлился.

Теперь я молчу, не двигаюсь, не дышу. Я замер под ветхой серой простыней, но если сюда забредет кто-нибудь, я оживу и его убью, потому что меня забыли.

Теперь я понимаю.

В нашей деревне одно время ходила такая история, якобы случившаяся с нашим односельчанином. Мужчина пошел к знакомому в соседнюю деревню помогать в строительстве. После работы его угостили самогоном и предложили остаться переночевать, но он решил пойти домой, хотя время было позднее. Между деревнями расстояние было около семи километров, а идти надо было через пасеки, где кое-где стояли дома. И вот, проходя через пасеку, мужчина заметил, что в одном доме люди гуляют — шум-гам, песни-пляски. Тут пьяному захотелось «продолжить банкет», и он зашел в дом.

Оказывается, в доме шла марийская свадьба — кто не знает, на них гуляют толпой в национальных костюмах и с национальными песнями, но по марийским обычаям. Ну и мужчина стал с ними гулять и плясать. Его накормили, напоили — всё, как положено. Впрочем, мужчина смутно заметил в ходе пиршества, что свадьба какая-то странная — ни благословлений, ни о упоминаний о Боге.

В конце свадьбы по обычаю гостям мелкие подарки дарят (в основном из одежды). Мужчине дали рубашку и сказали, чтобы он прямо здесь и примерил. Он, по привычке произнеся: «Господи, помилуй!» — стал надевать рубашку.

И тут он очнулся. Не было никакой свадьбы. Вокруг была тишина, а сам он стоял на деревянном стуле в пустом доме и на шею веревку надел — оставалось только дернуться. Неизвестно, что было бы, если бы он без молитвы «рубашку» примерил. А позже он понял, что вместо пирогов ел навоз.

Думается, неспроста говорят в народе: если кажется, перекрестись.