Сталинград. Две армии столкнулись в одном из самых ожесточенных сражений в истории, в городе на берегу Волги.
Везде руины. Линия фронта, линия обороны, фронт, тыл – все эти понятия потеряли смысл. Есть только одна огромная мясорубка. Обе стороны сцепились как дерущиеся коты, и нет никакой возможности разобрать, где и кто.
Оберлейтенант Отто Браун ни разу не видел ничего подобного, а ведь он прошел всю Европу! Черт, почему его не оставили во Франции? Французы – цивилизованные люди, понимают, что война есть война, понимают, что в ней можно проиграть, и даже проиграв надо жить дальше. В Париже сейчас работают кафе, в театре идут пьесы, а немецкий офицер может спокойно прогуляться по бульвару, не рискуя получить пулю. Да, какие-то клошары еще бегают по подземельям и переулкам изображая борьбу, но большинство добропорядочных буржуа плевать хотели, какой флаг висит над ратушей – французский или немецкий.
Здесь же форменный кошмар – даже глубоко в тылу немецким солдатам не рекомендуется ходить поодиночке, а уж в лес сунуться может только самоубийца: там пропадают целые айнзацгруппы с танками и пулеметами. А он-то, дурак, жаловался на испанских партизан.
Местное население тоже не вызывает никакого доверия – все заверения, что русские с радостью примут избавление от большевиков оказались чушью. Да, есть коллаборационисты, но попытки их использовать для достижения лояльности среди жителей проваливаются раз за разом и это не удивительно: половина – откровенные бандиты, остальные – обиженные большевиками попы да кулаки, которых тут и до революции не жаловали.
Но хватит лирики! Отряд подошел к изгрызенному пулями забору. За ним был некогда широкий проспект, теперь заваленный обломками зданий, сожженной техникой и трупами. Бой здесь был жаркий. Тела советских и немецких солдат лежали вперемешку на перепаханном гусеницами асфальте. Ветер трепал изорванные осколками гимнастерки, шинели набухли и почернели от крови, запах смерти буквально пропитал это место насквозь. Жуть.
Однако проспект требовалось пересечь – за ним начинался заводской квартал, и несмотря ни на что, там кипела работа. Чертовы русские строили и восстанавливали свои танки прямо на поле боя!
Это требовалось прекратить. Задача была поставлена максимально четко – занять удобную позицию и с нее координировать огонь артиллерии, которая сравняет эти чертовы заводы с землей. Легко сказать – среди солдат ходят слухи об охотниках, которых большевики привезли из заснеженных глубин Сибири. Эти дикари, привыкшие месяцами жить в глухой тайге добывая себе пропитание охотой, бьют без промаха, крадутся в темноте как кошки и способны за ночь вырезать целый фестунг, после чего растворится без следа в руинах. Остальные, судя по всему, тоже вспомнили об этом, и с тревогой принялись вглядываться в чернеющие провалы окон.
Нет – туда они не полезут. По проспекту, конечно, идти опасно, но здесь они хоть будут иметь дело с обычными солдатами…
Отто махнул рукой. Первые двое перебежали от забора к остову танка и выставили стволы в сторону домов. Теперь он с корректировщиком. Еще двое остались прикрывать. Еще перебежка. Теперь первая пара прикрывает, последние бегут к обломкам стены, они за ними и прикрывают остальных…
Издалека доносились звуки перестрелки, ветер все так же трепал волосы и одежду убитых, не было ни выстрелов ни вскрика – как только они отвернулись, двойка у танка просто испарилась.
Оставшиеся выругались и замерли, обшаривая взглядом окрестности. Никого. Ни движения, ни звука, ни мелькнувшей тени.
Корректировщик нервно сглотнул. У Отто тоже были недобрые предчувствия.
- Вперед. - передняя пара рванула к обгоревшему трамваю.
Еще раз оглянувшись, они перебежали на их место – у трамвая уже никого не было…
- Шайзе! Питер? Курт? Да что ж это такое! Сиди здесь – я посмотрю.
Трамвай был пуст. Под ним тоже никого не оказалось. Отто бегом рванул назад – корректировщик тоже исчез. Это уже была даже не мистика, а самый натуральный кошмар.
Уже не таясь, тыкая стволом в черноту провалов, он рванул назад, к забору, перевалился через него и замер, вглядываясь в окружающие проспект развалины. Сзади раздался шорох.
Перед ним стоял мертвый солдат: окровавленный, перемазанный грязью, в разодранной осколками шинели, он перехватил рукой ствол автомата и выдрал его из рук, а второй ударил на отмаш. В глазах потемнело и Отто без сознания рухнул в грязь.
- Корректировщика взяли?
- Всех взяли, Лех. Здоровые, черти, тащить умаемся.
- Ниче. Лучше мы их, чем они нас.
Оберлейтенанту повезло – русский плен оказался куда лучше, чем его описывали в немецкой пропаганде и уж точно куда лучше, чем сталинградский котел, в котором зимой сорок третьего оказалась армия Паулюса. Встреченные после него в лагере для военнопленных сослуживцы рассказывали об этом форменные ужасы.
Но Отто Брауну было уже все равно. Он хотел только одного – вернуться домой и больше никогда не воевать с русскими, чьи солдаты сражаются даже после смерти.
Везде руины. Линия фронта, линия обороны, фронт, тыл – все эти понятия потеряли смысл. Есть только одна огромная мясорубка. Обе стороны сцепились как дерущиеся коты, и нет никакой возможности разобрать, где и кто.
Оберлейтенант Отто Браун ни разу не видел ничего подобного, а ведь он прошел всю Европу! Черт, почему его не оставили во Франции? Французы – цивилизованные люди, понимают, что война есть война, понимают, что в ней можно проиграть, и даже проиграв надо жить дальше. В Париже сейчас работают кафе, в театре идут пьесы, а немецкий офицер может спокойно прогуляться по бульвару, не рискуя получить пулю. Да, какие-то клошары еще бегают по подземельям и переулкам изображая борьбу, но большинство добропорядочных буржуа плевать хотели, какой флаг висит над ратушей – французский или немецкий.
Здесь же форменный кошмар – даже глубоко в тылу немецким солдатам не рекомендуется ходить поодиночке, а уж в лес сунуться может только самоубийца: там пропадают целые айнзацгруппы с танками и пулеметами. А он-то, дурак, жаловался на испанских партизан.
Местное население тоже не вызывает никакого доверия – все заверения, что русские с радостью примут избавление от большевиков оказались чушью. Да, есть коллаборационисты, но попытки их использовать для достижения лояльности среди жителей проваливаются раз за разом и это не удивительно: половина – откровенные бандиты, остальные – обиженные большевиками попы да кулаки, которых тут и до революции не жаловали.
Но хватит лирики! Отряд подошел к изгрызенному пулями забору. За ним был некогда широкий проспект, теперь заваленный обломками зданий, сожженной техникой и трупами. Бой здесь был жаркий. Тела советских и немецких солдат лежали вперемешку на перепаханном гусеницами асфальте. Ветер трепал изорванные осколками гимнастерки, шинели набухли и почернели от крови, запах смерти буквально пропитал это место насквозь. Жуть.
Однако проспект требовалось пересечь – за ним начинался заводской квартал, и несмотря ни на что, там кипела работа. Чертовы русские строили и восстанавливали свои танки прямо на поле боя!
Это требовалось прекратить. Задача была поставлена максимально четко – занять удобную позицию и с нее координировать огонь артиллерии, которая сравняет эти чертовы заводы с землей. Легко сказать – среди солдат ходят слухи об охотниках, которых большевики привезли из заснеженных глубин Сибири. Эти дикари, привыкшие месяцами жить в глухой тайге добывая себе пропитание охотой, бьют без промаха, крадутся в темноте как кошки и способны за ночь вырезать целый фестунг, после чего растворится без следа в руинах. Остальные, судя по всему, тоже вспомнили об этом, и с тревогой принялись вглядываться в чернеющие провалы окон.
Нет – туда они не полезут. По проспекту, конечно, идти опасно, но здесь они хоть будут иметь дело с обычными солдатами…
Отто махнул рукой. Первые двое перебежали от забора к остову танка и выставили стволы в сторону домов. Теперь он с корректировщиком. Еще двое остались прикрывать. Еще перебежка. Теперь первая пара прикрывает, последние бегут к обломкам стены, они за ними и прикрывают остальных…
Издалека доносились звуки перестрелки, ветер все так же трепал волосы и одежду убитых, не было ни выстрелов ни вскрика – как только они отвернулись, двойка у танка просто испарилась.
Оставшиеся выругались и замерли, обшаривая взглядом окрестности. Никого. Ни движения, ни звука, ни мелькнувшей тени.
Корректировщик нервно сглотнул. У Отто тоже были недобрые предчувствия.
- Вперед. - передняя пара рванула к обгоревшему трамваю.
Еще раз оглянувшись, они перебежали на их место – у трамвая уже никого не было…
- Шайзе! Питер? Курт? Да что ж это такое! Сиди здесь – я посмотрю.
Трамвай был пуст. Под ним тоже никого не оказалось. Отто бегом рванул назад – корректировщик тоже исчез. Это уже была даже не мистика, а самый натуральный кошмар.
Уже не таясь, тыкая стволом в черноту провалов, он рванул назад, к забору, перевалился через него и замер, вглядываясь в окружающие проспект развалины. Сзади раздался шорох.
Перед ним стоял мертвый солдат: окровавленный, перемазанный грязью, в разодранной осколками шинели, он перехватил рукой ствол автомата и выдрал его из рук, а второй ударил на отмаш. В глазах потемнело и Отто без сознания рухнул в грязь.
- Корректировщика взяли?
- Всех взяли, Лех. Здоровые, черти, тащить умаемся.
- Ниче. Лучше мы их, чем они нас.
Оберлейтенанту повезло – русский плен оказался куда лучше, чем его описывали в немецкой пропаганде и уж точно куда лучше, чем сталинградский котел, в котором зимой сорок третьего оказалась армия Паулюса. Встреченные после него в лагере для военнопленных сослуживцы рассказывали об этом форменные ужасы.
Но Отто Брауну было уже все равно. Он хотел только одного – вернуться домой и больше никогда не воевать с русскими, чьи солдаты сражаются даже после смерти.
Подробнее
сделал сам,нарисовал сам, сфоткал сам, написал сам, придумал сам, перевел сам,Истории,личное,песочница
Еще на тему
