еще вместо станов слоу прихерачить и можно с ЛОЛ фендомом обьеденятся. Когда я хочу поиграть в ЛОЛ я иду и играю в ЛОЛ. Нахуя еще один лол - решительно непонятно. Мало им было обосцаной системы камбеков.

Нет, ты все еще хуесос

или ты просто мог признать свою неправоту

как будто все старки хорошие или все ланистеры плохие
сомнительный хеппи-енд

этот тред движется в неправильном направлении, товарищи

не благодарите:
https://translate.google.com.ua/?hl=ru
Вот. И помер. Дед. Максим. Вов-вов-вов-вов-вов бррррр ды-ды-ды-ды пжжжжжжж Вов-вов-вов-вов-во
спойлер - хуйня вышла

Go ooon!

http://esquire.ru/insult
очень годная статья касательно того, кому нужно чтобы верущие ( и подобные) оскорблялись.
И для совсем ленивых - ниже та же статья но с кривым шрифтом и без катринок
На первый взгляд кажется, что между памятником-одуванчиком в Крыму и рекламой с приспущенными плавками, между крышкой люка со святым Георгием и корточками у Вечного огня нет ничего общего — просто парад абсурдных случайностей, среди которых нет-нет да и промелькнет что-то вправду возмутительное. Но если внимательно изучить вещи, которые так сильно задевают россиян, мы увидим, что набор тем для морального активизма ограничен. Люди оскорбляются на сексуальной, религиозной и патриотической почве. И началось это не сегодня.
Оскорбление чувств в нынешнем виде изобрели в коридорах российского МИДа в 2007 году. Тогда власти Таллина демонтировали «Бронзового солдата» — памятник павшим во Второй мировой — и перенесли его из центра города на Военное кладбище. В ответ на это российская дипломатия впервые использовала не протокольные понятия вроде «нарушения международных норм», но и задействовала моральные категории. Перенос памятника был объявлен нарушением «принципов человеческой морали и гуманизма». Хотя памятник находился на территории другой страны, МИД показал, что российскому государству есть моральное дело до происходящего и там. Это был сигнал жителям России: нас окружают не просто враги, а враги наших моральных устоев. Тогда же в оборот вошел тезис о России как «осажденной крепости». Здесь не последнюю роль сыграла религиозная доктрина, которую в открытой форме транслирует консервативное крыло православной церкви: враги кольцом окружили Россию, стремясь уничтожить нашу веру; как только она рухнет, России настанет конец.
ронзовый солдат стал первым пунктом нового реакционного консенсуса, который заново сложится вокруг Крыма семь лет спустя. Одним из промежуточных пунктов стало дело Pussy Riot. Смысл: чувства больше не ваша личная биохимия, но коллективное достояние, которое государство защищает политически и юридически. В законодательстве и, в частности, в системе оценки преступления с XIX века кодифицируются два основных параметра человеческого состояния: поступки и намерения. Поэтому для обиженной России столь важным оказался закон об оскорблении чувств верующих, принятый в 2013 году. Что именно оскорблено и что может стать поводом для претензий, каждый раз определяется ситуативно. Поэтому закон становится не более чем подтверждением текущего баланса сил, то есть чистого насилия.
Обижались ли россияне меньше двадцать лет назад? Безусловно нет, обижались столько же, а то и больше. 1990-е — период гораздо более тяжелых фрустраций. Но у людей не было легального и публичного инструмента, чтобы их выражать. Раньше, оскорбившись, все, что ты мог сделать — это выйти на улицу и кричать; хорошо, если тебя услышат десять человек. Теперь ты можешь отправиться в суд, попасть в новости, быть услышанным на всю страну.
Важно понимать, кто обижается. На доставщиц пиццы в бикини и владельцев кафе с непатриотичными названиями ругаются не профессора, врачи и другие образованные люди. Дозволенная сверху обида в основном становится оружием менее благополучных слоев населения. Люди, которых не устраивает зарплата или тяжелая работа. Кроме того, в обществе существуют источники рассеянной бытовой фрустрации, которые не находят ясных форм и собственного языка. Неумолимый, но постепенный (а не резкий и многократный) рост цен не заставит никого выйти на митинг. Но эти переживания могут переводиться в более приемлемые категории. Обида на внешних врагов или их агентов — одна из них. Высокий уровень внутрисемейного насилия (которое в России, кстати, не кодифицировано юридически) также выражает эти фрустрации, отражая шаткое положение партнеров, в частности мужчин, на рынке труда. Президент, правительство, местные власти тоже регулярно дают понять, что твой голос ничего не решает, свою жизнь ты никак к лучшему не изменишь. Единственное, что остается — оскорбляться.
Как только в обществе возникает такой запрос, к власти постепенно пробиваются операторы обид, моральные активисты. Это и сторонники ретроформ социальной организации вроде «крепкой моральной семьи», и полувоенизированные организации, такие, как казаки, и женские организации без феминистской программы. Модель традиционной семьи в обществе рушится, и в ответ возникает фантазм утраченного когда-то идеального порядка, в котором мужчина всегда во главе, женщина всегда при нем, а дети слушаются. Над этим работает и государство, причем не только на уровне законов: на смену массовым проправительственным движениям начала нулевых — вроде «Наших» с их многотысячными шествиями — пришли мобильные группы «Стопхам», «Хрюши против» и другие. Каждая из них презентует себя как группа молодежи, которая заботится не только о своем городе, но и о моральном облике его жителей. Они не помогают эвакуировать неправильно припаркованные машины и не судятся с магазинами, продающими просроченный товар. Их цель — заклеймить морально.
Еще одна группа таких операторов — одиозные депутаты, например Елена Мизулина или Виталий Милонов. Смешно предполагать, что сама Мизулина испытывает фрустрации из-за дыр в своем семейном бюджете. Здесь важна ее биография. Когда вслед за делом Pussy Riot принимается закон об оскорблении религиозных чувств, это своего рода альтернатива, реакционный ответ правительства на правозащитную повестку. Поэтому к его формулированию привлекают политиков, уже имеющих такой опыт: Мизулина — бывший активист «Яблока», Милонов — бывший соратник демократа Галины Старовойтовой, еще один депутат, Исаев — бывший анархо-синдикалист. Их антизападность — результат активного погружения в мировой опыт на ранних этапах политической биографии. Только теперь они продвигают этот опыт не как нормативный, а как опасный.
В конечном итоге все это — стратегическое средство управления социальными напряжениями. Оскорбление чувств — это не прямой перенос фрустрации от роста неравенства, сокращения доходов, снижения качества жизни. Это операция по доверенности. В центр публичной повестки помещаются секс, религия и патриотизм, чтобы оставить как можно меньше для дискуссии о ключевых социальных проблемах: низких зарплатах, принудительном слиянии школ и закрытии больниц. Иначе неконтролируемое сверху обсуждение может привести к социальным переменам или даже взрыву. Этого больше всего опасается государство. Обидчивая традиционалистская риторика, которая озвучивается и Мизулиной, и Милоновым, и Исаевым, и даже самим Путиным — лубочный фасад, за которым происходит очень агрессивная неолиберальная реформа социальной сферы.