рассказ

И грянул что-то где-то

Все с ног до головы забрызганные кровью, испачканные в слюне и экскрементах тираннозавра, нервно сжимая свои разряженные плазменные ружья, я и Грег вывалились из временного портала, с горем пополам вернувшись из развлекательной поездки в прошлое. Единственные из тридцати туристов. 

— Господи! Мы выбрались! Выбрались! – Грег упал на колени, снимая шлем и расцеловывая грязный пол комнаты прибытия. 

Я же был куда сдержаннее своего друга, а потому лишь мысленно возблагодарил все существующие высшие силы за спасение от кошмара наяву, а затем, медленно и осторожно снял рюкзак с целым и настоящим яйцом динозавра. Да, тварину пришлось убить, но это стоило того. 

— Сер, — я обратился к технику, молодому парнишке, который со скучающим видом подошел к нам через минуту, — сейчас же тридцать первое февраля две тысячи пятидесятого года? 

— Что? Нет, конечно. У нас тут всего по 28 дней в месяце.

— Но… — я был ошарашен столь неожиданным и… глупым ответом, — У нас? Где здесь? 

Грег же, слышав эту галиматью, ударился в плач, свернувшись калачиком на все том же грязном полу. 

— Вы что, «И грянул гром» не читали? – парень что-то отметил в своей планшетке. 

— Что? 

— Ну, Рей Брэдбери, фантастика? 

— Фантастика? Что это такое? 

— Понятно… — парень вновь что-то отметил в планшетке, а потом протяну мне два каких-то листочка, — Вот, подпишите. – а потом обернулся и крикнул куда-то в даль, — Эй, Анджей, объявляй карантин, к нам опять эти идиоты из Ц-127 прибыли. Вот вечно им в прошлом копаться неймется. 

Автор: Иван Абрамов

Палач-701

Джошуа сидел в высокой траве, растущей на краю скалы, смотрел в вечно голубое небо и наблюдал, как разлетался вечерний заряд гено-спор. На этой чудесной планете, которая только готовилась стать настоящим Раем, на небе никогда не было ни тучки, ни облачка – местная вода в принципе еще слишком плохо испарялась. А может, их вообще никогда здесь не будет – это как пойдет. Ведь эта маленькая аномалия совершенно не мешала гено-спорам заселять планету флорой и фауной всех мастей и красок.

Михалыч сидел на камне рядом, задумчиво жевал седую бороду, гладил бирюзовую змейку и наблюдал, как большие фиолетовые волны далеко внизу бьются о коричневые скалы. Легкая, как пушинка, пена взлетала на добрые сотни метров ввысь, распадаясь на лету на маленькие снежинки, а затем таяли в свежем, прохладном воздухе. 

И почему такую поистине беззаботную планету назвали столь неприятным именем – Палач 701. Конечно, когда здесь откроют курорт, она удет зваться как-нибудь «Парадиз» или же в честь какой-нибудь королевы красоты. Но сейчас планета звалась Палачом, и это имя ей совершенно не подходило. 

«Когда на нее прилетели первые Странники с Земли, на ней бушевали ураганы?», «Здесь обитали крайне агрессивные существа?», «Планету использовали как ссылку во времена Имперской или Республиканской Смуты?» — Джошуа по разу в день, но высказывал одну из интересных теорий Михалычу или Дяде Пете, но те лишь молча улыбались в ответ, отрицательно качая головой – такая у них была игра. Вообще, терраформщики немногословны, они работают в полной тишине, почти что в одиночестве, вдалеке от цивилизации. Но ни Михалыч, ни тем более болтун Дядя Петя, не казались Джошуа странными социофобами, или просто повернутыми на голову. 

Даже просто странными он их назвать смог бы с большой натяжкой. 

Закрыв глаза, подставив лицо теплому ветерку, Джошуа хорошо задумался, перебрал пару подготовленных вариантов, и попытал удачу: 

— Планета зовется «Палач», потому что по поверьям одной из цивилизаций, у этой Звезды на небе живет злой Бог Мщения? 

Михалыч повернул голову в сторону младшего сотрудника Станции, хмыкнул в бороду… Джошуа напрягся, неужели, угадал… но Михалыч лишь покачал головой, ехидно щуря глаза.

— Неа. – донеслось из кустов позади Джошуа, и на скалу вышел Дядя Петя – усатый загорелый мужик средних лет, поджарый, но словно бы весь высушенный. Джошуа мог диплом дать на закланье, что и без лучевой установки может видеть его кости под тонким слоем кожи, — Не угадал, Склифосовский. 

Да, когда Джошуа Склифосовский прибыл на Палач-701, планету в самом разгаре терраформирования, чтобы набрать материала для своей кандидатской, то действительно боялся увидеть угрюмых, мрачных и замкнутых в себе людей с чёрствыми сердцами и холодными расчётливыми мозгами. 

Михалыч, для виду, конечно, нахмурил брови, когда совсем еще парнишка Джошуа спустился с трапа Грузового Транспортника, но не смог долго держать напускную строгость. А добряк Дядь Петя так вообще сразу принял в охапку нового сотрудника их терра-станции, обеспечивая максимально возможный радушный прием. 

— Ну что, идем? – Дядя Петя посмотрел на Це-1877726Р73, именуемую здесь просто Солнцем, точно определяя время лишь по одному его положению на небосводе, — Уже ужинать пора. 

— Ага, — Джошуа поднялся и отряхнул с шорт налипшую Щуп-Траву, с чмоканьем отлипая присоски, и немногочисленный состав Терраформ-Команды Палача 701 пошел к своей жестяной коробке, — И аппарат проверить надо, в последнее время у него датчик температуры барахлит, и аргон в воздухе определяется все хуже и хуже. 

— Эт все потому, — Михалыч наклонился и отпустил змейку в ее родные заросли Чешуйвики, — что Петро уже почти закончил с заселением мелкими пресноводными. Вот до Шерстянников дойдет, так Аргон весь и того, пшик… 

— Э, не, — Петро хлопнул Михалыча по плечу, — Я еще не решил, по пути Шерстянников пойду, или же Иглокожих. 

— Корпорация не даст, — вмешался Джошуа, — Иглы туристов колоть будут. 

— Не будут, — Петя присвистнул, — Ты просто не знаешь толк в хороших Иглокожих. 

— Остановился бы на рептилиях… — буркнул под нос Михалыч. 

— Вот когда созреешь до своей планеты, тогда и будешь о рептилиях думать, — ответил ему Дядя Петя, а потом повернулся к Джошуа, — Ну что, парень, сегодня твой черед выбирать, что заказывать у Синтеза. Что будет на ужин? 

— Пицца с ананасами! – не раздумывая выбрал Джошуа свою самую любимую еду на свете. 

Михалыч с Дядей Петей только хмыкнули – на вкус и цвет, так сказать… 

***

Когда на следующее утро допотопный пятимерный спектограф на основе Керры и Зелиана все же соизволил выставить необходимую температуру внутри термостата и хромитовой печи, Джошуа наконец смог отдохнуть как следует. Записав собранные данные в журнал, потратив на это еще несколько минут, он вышел из своей экспериментальной лаборатории по контролю аэрофигурации и чуть не оказался сбитым с ног спешащим Дядей Петей. 

— Куда это он? – Спросил Джошуа у Михалыча, который как раз выходил из-за угла. 

— Да проспал утренний залп. Уже года три как такого не было. Ананасы и анчоусы, — Михалыч хитро подмигнул, — убойная смесь. 

— А ничего не случится? 

— Из-за небольшого опоздания? Да не. Кстати, Джошуа, сколько ту уже у нас? Шестой месяц? И все еще ни разу не видел Пушки. Пойдем. 

Выйдя на улицу и поднявшись повыше, Михалыч указал пальцем на небольшую стоящую в горах довольно таки далеко от абсолютно некрасивой, но все же ставшей такой родной, станции терраформирования. 

— Вот, наша Бэтти, хех. Поехал к ней.

— Что-то давно заряда нет, — забеспокоился Джошуа.

— Ну так, попробуй по три раза на дню осеменять планету на протяжении пяти лет… и ты подустанешь. 

— А что он там…?

— Вот времена пошли, ничему сейчас в институтах не учат. Вы систему генофондирвоания проходили? 

— Смутно, вскольз… 

— Эх… — Михалыч потер глаза, уселся в траву, поймал пробегающую рядом ящерку и стал нежно ее почесывать, — Осеменяет планету, своим генофондом… и делает ей красивых детишек, какие на душе лежат. 

— Он там… это самое? – Джошуа слегка замутило от мысли, что Дядя Петя там, в Осеменительной… осеменяет… 

— Тьфу, молодежь! – Михалыч отвесил легкий нравоучительный подзатыльник младшему научному кадру, — Любовь у него, Джошуа, Любовь к планете. Настоящая. И передает он любовь по психосвязи банку генов в пушке. А ты, тьфу, буэ… Выкинь из головы эту гадость!

— Пытаюсь, — смущенно пролепетал Джошуа. 

— Отвлекись, — Михалыч продолжил чесать ящерке пузо, — Вон, лучше, попробуй снова угадать, почему именно Палач-701? Только хорошо подумай. 

Ветер свистел в щупальцеобразных кронах местных деревьев, в их кронах щебетали Пернатые.

— Потому что это семьсот первая терраформированная планета, которая сгубила уже семьсот первого терраформщика?

— Бинго, — Михалыч впервые на его памяти улыбнулся, —  Любовь зла, полюбишь и планету. Сердцеедка – слишком пафосно. Стерва – обидно. А Палач… Петро теперь навсегда ее. Ее и их потомства. Примерный муж, ответственный отец. Только таких и берут в терраформщики. О, вон, смотри, полетели… 

Джошуа вновь поднял взгляд в вечно синие небеса, медленно сел в траву и стал наблюдать за рукотворным чудом рождения плода истинной любви – гено-спорами, разлетающимися по планете, оставляя за собой легкий радужный хвост.

— Эх, хорошо пошло в этот раз. Иглокожие, как пить дать. Но ничего, приятель, — Михалыч положил руку на плечо совсем еще юного Терраформщика, — мы и тебе как-нить планетку под стать подберем. 

Автор: Иван Абрамов

Властелин шаров

Кот человеку брат

Написано для тех, кто хоть немного считает себя котом.

Говорила мне прабабка, моложавая и хитрая кошка: «Всегда следи за своим человеком, потому что человеку свойственно лезть куда не просят и вообще делать всяческие человеческие глупости.»

Говорить-то она мне это говорила, да разве я слушал? Вот теперь думаю об этом, сидя под дождем, и жалею, что не вспомнил бабкин наказ раньше.

Сергей Иванович завелся у меня давно. Я тогда, по сути, был еще маленьким комочком рыжей шерсти и не более того. Помню, как Серега принес меня в свою квартирку и сказал:

 — Ну что, брат? Будем жить тут вместе, не хоромы, конечно, – он огляделся по сторонам, будто ища знакомые предметы, а потом махнул рукой и продолжил, — но жить можно! А Светка пусть катится куда хочет! — я мяукнул, соглашаясь с ним, за что был назван умницей и получил миску молока.

Так и зажили мы. Серёга, как и все люди, очень суетлив по природе своей. Встает рано, в любую погоду идет на работу, вечером возвращается и, почесывая в задумчивости затылок, смотрит в недра холодильника. Живем мы с Серёгой одни, от того еда у него скудная и невкусная, хорошо, что наличие дамы в доме не влияет на вкус кошачьих кормов и молока.

Как вы уже поняли, я — кот и зовут меня Брат. Нет, Сергей вроде пытался придумать еще что-то и даже именно так представлял меня своим друзьям, но в итоге обращение Брат приклеилось ко мне вместо прочих имен. А что, неплохо. Кто-то думает, что я Серёге Кот, а я Сереге — Брат!

Вот и жили мы с ним душа в душу, пока он не повстречал ведьму.

Сам момент встречи я, конечно, в силу обстоятельств пропустил, ну, знаете ли, разве я сторож человеку своему?  Пусть уж погуляет, другое дело, что раньше он вел себя хорошо и паразитов не заводил, а тут вот те, нате, кошмар в квадрате.

Как сейчас помню тот вечер. Серёга вернулся домой другим человеком, не моим человеком! От него даже пахло иначе, а взгляд? Вы видели влюбленный взгляд? Это взгляд мечтателя, который увидел свет в конце туннеля! Вот таким Серёга заявился домой: счастливым и влюбленным. Я сразу понял, что что-то не так. Вот лучше бы он пришел пьяный, даже шут с ним, забыл купить мне молока! Но нет, он пришел трезвым, с покупками и больными, влюбленными глазами. Каюсь, я не сразу придал этому значение. Услышав, как открывается входная дверь, я потянулся, некоторое время щурился, повернулся на другой бок и только потом слез с кресла, на котором люблю подремать. Вышел в коридор, расслабленный после сна, и тут учуял её запах. Фиалки и кардамон, дикая смесь, скажу я вам. Сон как рукой сняло! Я потерся о его ногу, пытаясь вытеснить чужой запах. Подставил свою умную голову ему под руку, мол, гладь давай, полегчает. Но все было тщетно. Нет, Серёга меня заметил и погладил, и даже сказал: «Эх, Брат, ты бы её видел!» Приплыли.

А потом он начал пропадать, во всех смыслах этого слова. Он пропадал после работы, а потом приходил глупый и не родной. Да что там, он пропадал как человек, как мой человек. Еду приносил, а по душам разговоров ни— ни. А я так не могу, меня и погладить надо, и колени подставить, чтоб было где вздремнуть. В конце концов, я должен мешать работать за компьютером и даже есть. А так мне остался только сон, и тот стал у Серёги нервный, беспокойный, у такого в ногах не поспишь, да и на голове не очень-то, мечется как в лихорадке и всё свою Милу зовет. Так я и узнал имя.

Тут дело вот в чем, пора открыть страшную кошачью тайну. Кошки и ведьмы заклятые друзья, как говорится. То есть с  одной стороны мы считаемся спутниками, но с другой, ведьмы просто люди, они пользуются нашей силой и нашей магией. И сами понимаете, никому не понравится, когда его используют. Испокон веков кошки терпели своих ведьм, но те наглели с каждым столетием и после инквизиции, когда нашему брату не поздоровилось даже больше, чем этим взбалмошным бабам, нашему сотрудничеству пришел конец.  Кошачье Вече, посоветовавшись, отвергло все предложение ведьм о сотрудничестве. А те мохнатости, кто все же решил связать свою жизнь с ними, кошками отвергаются. Посидели на нашей мягкой шерстке, хватит!

Помню снег уже выпал, я  сидел на окне и ждал, когда придет Серёга, он вернулся рано, грустный, как в воду опущенный, и наконец-то заговорил. А толку! Его, оказывается, с работы турнули. И как прикажете жить? Нет, конечно, как у каждого порядочного кота, у меня есть свои фокусы, типа сапог и шпаги, но человек не дорос, и не знаю, дорастёт ли морально, чтоб мы могли в открытую делиться с ним этим опытом. А потом зазвонил телефон. Ой, звонок ведьмы я чую как запах валерьянки. А Серёга сразу просветлел

 — Да, алло! Мила, солнышко, спасибо что позвонила, ты прямо чувствуешь, что мне нужна поддержка, — говорил Серёга трубке. Ну да, кот — это так себе, а ведьма — то что надо, пфф! Я напряг уши.

 — Серёженька? Что случилось, у тебя голос такой расстроенный, – говорила невидимая Мила.

Серёга начал ходить по комнате.

 — Мила, меня сократили. Да, с работы сократили, мол, бюджет и что-то еще, не знаю, может я кому дорогу перешел, может Петру из соседнего отдела?

 — Серёжа, не горюй! — утешала Мила, — Все что происходит, это к лучшему, знаешь, в нашей фирме как раз вакансия образовалась, как раз по твоему профилю, программист, причем такой, который железо чинит. Хочешь, я с начальницей переговорю? — сказала и затаилась.

Я уж и головой мотал, и шипел малость. И даже начал, простите, рыгать, показывая, как я к этому отношусь. А Серёга слушает, кивает, меня ногой, НОГОЙ, отпихивает.

 — Поговори, Мил, вдруг и впрямь?

Положил Серёга трубку, я смотрю на него и слезы наворачиваются, ой дурак! Думаю, может пора заговорить? А потом еще посмотрел, нет, не пора. И тут снова Телефон зазвонил.

 — Да, Мила? — и Серёга снова улыбается, кончено, все ерунда, если рядом ведьма!

 — Сережа, завтра приходи на собеседование, не горюй, нормально все будет, мне пора бежать. Целую!

 — Подожди, Мила!

 — Пока-пока!

 — Пока, — Серега посмотрел на трубку так печально, что лизнуть его захотелось, в макушку, в чакру, как говориться.

Спал я плохо, а на утро у меня созрел план, я тихим сапом устроился у Серёги в рюкзаке. Сначала ноут хотел убрать, но нет, оставил. В тесноте, да ничего. А Серёга и не заметил, чаек попил, сумку схватил и бегом. Беда.

Тамара Федоровна была ведьмой с таким стажем, что сама по улицам не ходила, новые кадры не  находила, для этого были молодые ведьмочки. Они искали работников, которые быстро переходили в статус жертв. Они организовывали досуг жертв, их увольнение, их ссоры с родными и, как итог, добровольное рабство. Всё по накатанной. И сегодняшний день ничего плохого не предвещал. Камилла привела новенького, он маялся в приемной в ожидании собеседования.

 — Вы денег хотите, их есть у меня, — пропела Тамара и велела секретарю впускать новичка. Вошел. Ну ничего так, молодой, не сломленный, есть где разгуляться. И тут Тома учуяла то, чего в их конторе быть не должно.

 — Эмм, Сергей Викторович, извините за вопрос. Но у  вас что, дома есть кот?

Сергей улыбнулся: 

— Есть, хороший такой.

Ведьма забарабанила пальцами.

 — Знаете, сразу скажу, у нас своя политика в фирме, и она не приемлет наличие котов у работников. Собаки, птички, хоть рептилии — пожалуйста, но не кошки. Избавиться сможете? И место ваше!

Сергей остолбенел. А я чую, спасать надо, и человека моего, и жизнь нашу с ним. И тут я произношу свою коронную фразу — как выскочу, как выпрыгну полетят клочки по закоулочкам. А сам из сумки вылезаю неспешно так и говорю:

 — Сидеть на месте, ведьма! Что, не ожидала? Этот человек находится под охраной кошек, он не принадлежит роду человеческому, как отдельная единица и не подлежит вербовке любыми силами, кроме Кошачьего вече!

Говорю я все это, а сам смотрю краем глаза, Серёга мой глаза вытаращил, сумку обхватил и то на меня, то на ведьму глаза таращит. Я его решил поддержать

 — Не боись, Серёга, — говорю, — я тебя ни ведьмам, ни оборотням, ни пришельцам на опыты не отдам. Ты мой человек, а я твой брат!

 — Ты говоришь? — Серега очень старался не плюхнуться в кресло на подкошенных ногах.

 — Говорю, — отвечаю я, — И пою, и танцую, просто редко. А сейчас, Серега, скажи ведьмам, что мы с тобой семья, а они пусть ручки не тянут!

А Серега задумался, ведьме, понятно, только это и надо было.

 — Подумайте, Сергей, – Говорит Тамара, а сама глазками зыркает. — Что вам кот? Комок шерсти, что они вам дадут, у них даже не платят!

 — Зато мы позитивные! — отвечаю я, гордо так.

 — Мы тоже не хуже, — сопротивляется ведьма, — А еще у нас соцпакет, и красивые сотрудницы.

Чую, ёкнуло у Серёги, Милку свою вспомнил.

 — То есть, если я соглашусь работать у вас, то мой Брат должен будет уйти?

 — Да, — отрезала ведьма.

 — А Мила? — Серёга совсем растерялся.

 — А что, Мила? Мила вам не девочка на побегушках, она работник месяца! Правда, позапрошлого, но не важно. Так что она останется тут, или вы предлагаете ей за котом ухаживать? Шерсть сметать? — и щурится гадко так.

 — Я протестую, я почти не линяю, у меня сбалансированный корм, — я просто не мог не протестовать, сами понимаете. Повернулся я к Серёге, глянул своим кошачьим взглядом и говорю: — Думай, Серега, ты вот не знал, а ты мне тоже как Брат. Думай, приму любое твое решение. Если надо — уйду. Точка.

И затикали часики, сижу, в гляделки с ведьмой играю, тут Серега и говорит:

 — Извини, Брат, — у меня сердце аж оторвалось. – Ты подожди меня у входа, мы после поговорим.

Я конечно ушам своим не поверил, неужто Серега, брат, вот так меня выставляет? Гляжу на него, а он взгляд отводит. Зато ведьму так и распирает от гордости, мол съел, блохастый.

Я покинул ее кабинет с гордо поднятым хвостом. Нечего ей видеть, что у меня на душе кошки скребут. Конечно в приемной мне Серегу ждать не позволили, вы турили наружу, под дождь.

И вот сижу я на холодном асфальте, дрожу весь, не от горя, от негодования, и бабкин наказ вспоминаю. Следить нужно за своим человеком, в оба глаза, следить. А дождь все сильнее льет, словно ведьмы нарочно меня гонят. Ну думаю, не сдамся. Стоит шмыгнуть под автомобиль, или в закоулок отбежать, все, пиши пропало, Серега меня уже не найдет. Утрачу свою кошачью магию, стану одним из бездомных котов, потерявшим человека. Так мне горько стало! Я бы слезу с морды смахнул, да только она и так вся мокрая, не разберешь, где слезы, а где дождь. Только Серёги все нет и нет, может зря жду?

Как открылась дверь, я не услышал, слишком был занят жалея себя. Только чую, опускается на загривок рука, знакомая такая, теплая, родная. И Серега, мой Серега, глядит на меня и говорит:

— Извини, что я в последнее время тебе мало внимания уделял, я ж не знал, что ты такой умничка, а сейчас я прямо прозрел. Я знаешь, что подумал? Пойдем, купим, что ли, газету и поищем мне работу.

 И пошли мы, я гордо так хвост поднял, чтоб Ведьма увидела всё мое к ней призрение! Человека, моего Человека, хотела получить, фигу ей! Пусть поцелует меня, ну да вы понимаете куда.

А через пару недель Серёга как раз на работу устроился, я по нашим кошачьим каналам пробил, нормальное место нашел. Кот у меня знакомый, так его человек глава большой корпорации, благодаря коту, конечно. В общем, все налаживаться начало. Серега на испытательном был. Так вот, через пару недель пришла к нам Мила.

— Извини, — говорит, — Сергей, надо мне с Котом поговорить.

 Сергей плечами пожал и пошел на кухню кофе делать. А Мила мне и говорит:

 — Меня Тамара выгнала из-за того, что я не смогла кошачьего человека распознать, так что я теперь сама по себе. 

Я, конечно, ведьмам не верю, даже бывшим.  И говорю: 

— И что ты хочешь?

 — Позволь мне с Сергеем встречаться?

 А я говорю: 

— Надо обмозговать, — и пошел запрос в Вече передавать. Коты часа три заседали, а затем ответили.

 — Вот, — говорю, — Мила, разрешается тебе, но под присмотром, ищи себе куратора кошку, если какая согласится тебя на поруки взять, и приходи снова. Если любишь, то справишься с этим, если же это ведьминские штучки, то сама виновата.

И знаете? Ничего, прижилась Милка у нас, с кошкой Афродитой прижилась. И вот сижу я иногда и думаю, какое все-таки забавное общество, люди…

Автор: Юлия Гладкая

Химерность бытия

Она была так прекрасна, что у меня не хватало слов, чтобы ее описать. Как нет слов, которыми можно было бы описать нежность цифры ноль, или же утонченность цифры один. Ни один разум, ни одна машина в этом или другом мире, не смогли бы создать что-либо более чистое, незамутненное, великолепное… идеальное. 

Девушка моей мечты. Любовь всей моей жизни. Я мог коснуться ее тела, провести дрожащими пальцами по всем ее линиям и изгибам, мог поцеловать, обнять, прижать, подарить ей ласку и обожание. Я стал бы ее рабом, если бы она пожелала. Возможно, я бы даже покончил с собой во славу ее Имени. 

Она была здесь. Рядом. 

И ее здесь не было. 

Я снял очки виртуально реальности и уставился на  руки, обтянутые тонким слоем тактильных перчаток. 

Цифры. Биты. Байты. 

Существуют ли они. А если и существуют, то отличаются ли их сочетания от фантазий и видений, порожденных больным ли, здоровым разумом? 

Я смотрел на свои руки и все пытался понять, что я ощущал, когда трепетно обнимал свою виртуальную любовь? Ее, гений чистой красоты и объект обожания моего сердца, или же холодную, мертвую ткань дорогих перчаток? 

Сердце радеет за первый вариант. Мозг за второй. 

А разум… 

Существует ли разум? Или он такая же химера этого мира, как и любовь, радость? 

И сильно ли он отличается от созданья из цифр и строк?

Эх.

Но разум есть здесь. А Она была там. За гранью, которая, в сущности своей  ни что иное, как очередная химера. 

Одна химера рассуждает о реальности других химер. Нелепо и глупо. Тщетно и безвозвратно. Но что еще нам остается делать?

Только что отбросить предрассудки, уйти в чистую, непреклонную логику и завязать со всем этим. Начать приносить пользу себе и другим. 

Жить? По-настоящему, без остатка отдаваясь уходящему времени? 

Или же еще раз окунуться в глубину с головой, в последний раз доставить чувство счастья утомленному разуму.

Надевая очки обратно, я безоговорочно для себя решил, что этот раз уж точно будет самым-самым-самым последним. 

Автор: Иван Абрамов

Логика и мандарины

Сидя по щиколотку в светящихся мандариновых очистках, я с нескрываемой злостью в глазах и матом на губах, очищал очередной оранжевый шарик.

— Давай! Давай!

Под плоскими пальцами я явственно чувствовал обманно мягкие дольки сладкого фрукта, но это не придавало мне ни капли оптимизма.

— Давай!

И вот, последний рывок, легкое движение руки, и шершавая шкурка с легким «пшик» отодралась от мандарина.

— Твою мать!!!

В двадцать пятый раз желанный фрукт оказался обыкновенной бумажкой с текстом: «Не расстраивайся, попробуй еще раз!»

Разорвав бумажку в клочья, я пнул клавиатуру, надел занавеску и, хлопнув собакой, покинул свой злосчастную квартиру.

Я ненавижу свою новую жизнь! Я ненавижу этот новый год!

Впрочем, я такой не один.

На улице было пасмурно. С неба падали миниатюрных размеров хот-доги, и моя занавеска быстро покрылась пятнами горчицы и кетчупа. Мне еще повезло, она была брезентовая, хот-дого-непроницаемая, кто-то и такой не имел.

На улице народу почти не было. Ну, это и понятно — шел только пятый день новой эры. Многие счастливцы, чьи спиртные напитки приобрели удобоваримую форму, до сих пор предпочитали сидеть дома и бухать. Моя же бутылка дорого французского коньяка ровно в двенадцать ночи превратилась в коровью лепешку, а активно крякающую утку-шампанское я трогать просто побоялся. Из моральных соображений.

Правила поменялись, а жизнь осталась все та же.

Не зная, чем заняться, я свернул в то место нашего города, которое когда-то было парком. Нет, сейчас оно тоже оставалось все тем же парком, только на вид… слоны, держащиеся за свернутые в трубочку книжные страницы, меж которых стояли вполне уютные плюшевые зайцы… вряд ли это можно назвать парком, но ничем другим оно никогда и не было. Я сел на первого же попавшегося зайца и молча начал смотреть вдаль.

Как ни странно, но здания совсем не изменились. Как были серыми коробками, так ими и остались. А мир вокруг людского жилья с нового года изменился до неузнаваемости.

Когда это случилось, первой моей мыслью было: «Все, кабздец мне, икру паленую продали». В один единственный миг вещи вокруг, да и что уж там, и я сам, кардинально изменились, будто какой-то моддер недоучка, ради забавы, в игре поменял в игре текстуры местами и поколдовал в файле с параметрами.

И что самое ужасное, на этом он не остановился. Да, некоторые вещи ограничились только тем, что поменяли вид, но оставили свою суть и свое предназначение. К примеру, самые обычные ножи - теперь у меня на кухне лежит три рулона очень мягкой и пушистой туалетной бумаги, которая режет не хуже бритвы. Ну а остальные предметы, в придачу ко всему, изменили логику своего существования. Те же мандарины. Изначально они ведь были самыми обычными мандаринами, только не такими сочными на вид, но откуда, спрашивается, в них теперь эти странные записки? А пиво? Оно теперь тоже выглядит как мандарины, завернутые в банан, пахнут как пиво, звучат даже как пиво, только вот пить не получается - нечего! Та же утка крякает, если ее взболтать, и что-то пенистое из нее изливается. А что делать с пивом?

Мир сошел с ума.

Вот уже как пятый день.

И логика улетела навсегда.

Мимо меня тихо спланировал самый обычный бурый медведь, размером с самую обычную лошадь. Легонечко так, без шума и пыли, он опустился на хот-дожный сугроб и медленно пополз куда-то вдаль. Теперь сиди, гадай, что это: воробушек, обертка от мороженого или пьяный алкаш, ползущий домой на бровях.

Ибо люди тоже изменились, и понять кто где можно лишь по недоумевающему взгляду и вечно горящим в нем вопросом: «Какого хрена?»

Когда-то какой-то мудрец сказал, что человек может приспособиться ко всему. Он привыкнет, обмозгует, пересилит… Но справится ли он с отсутствием логики?

Каково сейчас медикам, которые не могут отличить градусник от скальпеля, лекарство от яда, а пациента от стола? Каково ученым, которые пытаются найти логику происходящего повсеместного отсутствия логики?

Я не могу сказать, даже самому себе, каково это – быть самим собой. Хочу ли я есть, хочу ли я пить – не знаю. Как теперь быть, куда идти, что делать?

Мягкий плюшевый заяц слегка заворочался, забухтел и открыл глаза.

— Эээээ… Ты… человек? – просипело он мужским голосом.

Я встал.

— Да… Прости мужик, я думал ты лавочка.

— Ничего, сейчас… не мудрено. Парень, у тебя это, выпить есть?

— Неа.

— Жаль.

Заяц с трудом поднялся, немного постоял, обмозговывая, что ему делать дальше, и поковылял к другому ближайшему зайцу. Я молча стоял и смотрел, как тот с размаху пинает плюшевую игрушку, отбивая себе ногу об твердую шерсть. Наверное, этот заяц все же был лавочкой. Или еще чем.

Мудрец был прав. Люди привыкнут ко всему, чтобы все новое боле не мешало им быть теми, кто они есть – ленивыми расхлябистыми жизнелюбами. Люди изменятся, но суть их останется прежней. Ведь суть – она настоящая. Она будет всегда сама собой, и ничего не в силах ее изменить. Медики будут лечить людей катриджами от старой «сеги», если это действительно будет им помогать, ученые будут исследовать корреляцию вращения тушканчика вокруг квадратного корня из пяти, а правительство будет оптимизировать жизнь, чтобы та не развалилась по кирпичикам в этой новой эре, не забывая наполнять свои складки занавесок новенькими хрустящими медузами.

А я? Что делать мне?

Если честно, я не знал ответа на этот вопрос и до того, как жизнь превратилась в иллюстрацию старой сказки Кэрола. Глупо было бы ждать, что теперь ответ появится сам собой.

Я посмотрел на алое небо. Как ни странно, но старая лампочка смотрелась очень даже органично на фоне облаков из садовых роз. Высунув язык, ну, или то, что мне его заменяло, я попытался поймать летящий вниз сосисочный фастфуд.

Мне было просто интересно, остался ли бывшего снега вкус снега?

Автор: Иван Абрамов

Попаданка и Академия

(написано под впечатлением от женского фентези на некоторых литпорталах)

— Здравствуйте! - голубоглазая блондинка ворвалась в приемную, - я хочу поступить в вашу Академию Магии, Алхимии и Дактилософии. Где записываться?

Толстая эльфийка, сидевшая за столом, посмотрела на девицу поверх очков и поджала губы.

— Для начала не орите.

И ткнула карандашом на стул перед собой.

— Сядьте и скажите тихо, здесь вам не базар.

— Меня зовут Анастасия Элиза Беатриса Звездно-Бриллиантовая…

— Цыганка что ли?

Девушка не обратила на выпад внимания.

— Я хочу поступить в вашу Академию Магии…

— Это я уже слышала. Давайте документы.

На лице блондинки отразилось недоумение.

— Какие?

— Обычные, девушка.

Эльфийка выставила перед собой руки и принялась загибать пальцы.

— Аттестат об окончании средней магической школы, раз. Справка от ведьмы-гинеколога, два. Справка о наличии родимых пятен, родинок и прочих знаков для склонности к магии, три. Рекомендации от волхва-профориентолога с указанием процента избранности, четыре, - работница приемной комиссии слащаво улыбнулась, - И конечно же - флюорография.

— Вы издеваетесь?

— И это если вы собираетесь на коммерческое отделение, пять человек на место, кстати, - неумолимо продолжала эльфийка, почесывая толстую щеку, - Для поступления на бюджет двадцать человек на место, надо предоставить три рекомендации, а также грамоты об участии в школьных магических олимпиадах.

— Я не могу этого принести. Понимаете, я попаданка. Я к вам попала из другого мира.

Дама покачала головой.

— Ну, девушка, если вы приезжая, то лучше об этом умалчивать, - и тихо добавила, - понаехала лимита.

— Нет у меня таких документов, нету. Как вы не понимаете, я должна поступить, я же избранная. Мне напророчили гениальную карьеру на магическом поприще.

Сверху послышались удары хлыстом и крики.

— Что это?

— А это наш властный ректор наказывает провинившуюся студентку.

— Он любитель плетки? - блондинка закатила глаза.

— Только для разогрева. Потом идет дыба, железная дева и гномий сапожок.

Эльфийка посмотрела на часы.

— Соберете документы - приходите. А сейчас у меня обед.

Расстроенная блондинка вышла в коридор. Мимо шел накачанный красавец с обнаженным торсом. Девушка кинулась к нему и повисла на шее.

— Вы - преподаватель, да? А по какому предмету? - томный голос блондинки растекался горячим маслом, - Может быть, я смогу вас заинтересовать?

— Уйди, противная, - тоненько взвизгнул качок, - я тут уборщиком работаю. Вон твои преподаватели.

Палец красавца ткнул в развешенные на стенах картины с портретами орков. Зеленых образин с клыками, вывернутыми ноздрями и жиденькими волосиками.

— Тьфу ты, - зло сплюнула блондинка.

Достала из кармана блокнот и принялась вычеркивать очередной пункт.

— И тут не вышло. Ладно, что там дальше? Магический техникум кулинарной специализации. Попробую, там, говорят, проще поступить. И общежитие дают.

Девушка вышла на улицу. Прямо перед ней воздух вздрогнул, пошел рябью и из портала выпала очередная попаданка.

— Простите, - брюнетка из портала поправила прическу и обворожительно улыбнулась, - а где здесь магическая академия?

— Вон твоя академия, справку от ведьмы не забудь, - зло бросила блондинка, - понаехали тут. А академии не резиновые, между прочим! 

Автор: Александр "Котобус" Горбов

Моё золото

— Все спелеологи — сумасшедшие!

— Это ты как спелеолог говоришь? 

— Бывший, прошу заметить!

— За это не грех, как говорится! Вздрогнули…

— Бросьте! Вот Витька — действительно сумасшедший спелеолог. Был. Я вам не рассказывал?

— Ты вообще на полгода пропал, свинья этакая!

— Ага, пропал на полгода, потом устраивает сабантуй в шикарной четырехкомнатной квартире… Потом… Да, не перебивайте вы! Опять на полгода пропадает, женится и нас на свадьбу не зовет... и вот мы в этой халупе! Жену его так и не видели... Чё воще это значит, а?

— Мужики, не обижайтесь. Про четырех... четырёх... про квартиру ту — забудьте. Я у разбитого корыта, хорошо живой... вот с вами выпить могу! Началось все со знакомства с Витькой. И был я тогда — лесбиянкой…

* * *

Очередной скандал с Ленкой, чашка об стену, «ах так», «да ты вообще не мужик», «и нафига я с тобой»... Ленок давно свалила, а я всё по квартире нарезаю круги. И не потрахались и не подрались. Тут-то я в лесбиянки и подался.

Она меня двумя вещами капитально доставала: нудежом по поводу, что надеть нечего (ибо деньгами я не Уоррен Баффет, да) и намеками на мою небогатую, якобы, мужественность. Ладно, проехали. 

Полез на сайт знакомств. С какого перепуга женщиной зарегистрировался — сейчас не вспомню. Кнопку не ту нажал. И тут-то меня пробрало: вот вам всем, развлекаться, так развлекаться! Сочинил анкету с историей: муж мне изменил, застала его с лучшей подругой «на горячем», мужиков видеть больше не могу, все — сволочи, но эта сцена: они в моей постели кувыркаются — перед глазами как живая… Итог: хочу, чтобы кто-нибудь научил меня как это — быть лесбиянкой. О как!

Да не ржите, мужики! Опыт — повторять не советую!!! Если вкратце: за сорок минут получил пять фотографий женских гениталий во весь экран. И с Витькой познакомился… Кончайте ржать, в конце-то концов! Не буду дальше рассказывать! 

Ладно. Он был единственным нормальным человеком, откликнувшимся на мою анкету  ...нет, зарегистрирован Виталий был — мужчиной. Что он мне написал? Начал меня (ее) убеждать: не надо пороть горячку, что я сам(а) буду потом жалеть; надо прийти в себя и либо простить мужа, либо уж уйти от него… Нормальные человеческие слова; сочувствие к случайному человеку, оказавшемуся в нелегкой ситуации. И никаких попыток в постель ее (меня!) затащить (такие типы тоже были — в количестве). Мне противно от своей игры стало…

Я ему всё как есть и отписал.

Господи! Как он веселился… Надо было видеть эти смайлики во весь экран. Витька тоже на сайт полез после семейного скандала. У него брак был зарегистрирован, потому и скандалы — круче...

Познакомились.

Он меня под землю и затащил.

— Лучше, — говорит, — нет способа мозги прочистить. Как по шкуродерам полазаешь, так заново рождаешься. — И теорию про освобождение от родовых травм и неврозов толкает… 

Мне его теории, что слону дробина; но про подземлю он так рассказывал — не повторить. Просто парень влюблен в это дело. Я же говорю — абсолютный псих! 

…Что такое шкуродер? Ребята… я вслед за Витькой теперь могу до-олго рассказывать. И как дымовухи ставить, и что делать, если заблудился под землей, и чего там делать нельзя. Про Белого Спелеолога знаете?.. 

Ближе к сути; я чего пропал тогда: каждые выходные мы — под землю. Виталий от жены, а я… за компанию, да и от Ленки, если честно. Совсем у нас всё разладилось. Думал: свалит в туман — отдохну… Не, регулярно появлялась, скандалы закатывала; то ластится как кошка, то… А всё-таки, мужики, — смешно, но что-то в Витькиных словах было; залезаешь под землю — всё наносное с тебя сваливается. Совсем другой мир и другой ты.

Мои первые впечатления? О! Витькина спина, конечно же!!! Я глаза закрываю — а она передо мной подпрыгивает. Виталий Сергеевич всегда бегом по подземельям передвигался (там, где не надо на пузе ползать): положит голову на плечо, эдак, по-птичьи, руки за спину — и бегом! Догоняй! Куда мне… 

Ему бы гномом родиться.

Значит — шкуродер. Это такая щель, куда только на пузе и вползешь. А рюкзак ногой за специальную лямку тащишь. Подземные рюкзаки они такие: сарделькой сделаны. Точнее — сосиской. Тонкие и длинные. Вползаешь на животе, а выползаешь — на спине: слабо? Это называется «штопор». А как вам шкуродер, в который только ногами вперед вползать — иначе никак? Во-во. Только маньяк типа Витьки мог такой найти. И понять, что надо делать дальше…

Да нет тут никакой тайны. Уже нет. Сейчас всё подробно расскажу.

Значит так: вползаешь в шкуродер ногами вперед, лежа на спине… плесните, мужики. Ползти там минут пятнадцать, он плавненько загибается книзу. Как встанешь на ноги, колени повернуть влево, присесть максимально (главное — чтобы штаны выдержали) и, аккуратненько, — руки вытягиваем над головой… вот вам и отверстие! Туда и ползти… Именно, что с вытянутыми вверх руками — не пролезть иначе. Как потом мышцы болят — не описать.

Смеетесь? Заливаю, говорите? Нормальный человек в такое не полезет?

Все спелеологи — сумасшедшие!

А Витька в особенности.

...Но какая в этом зале красота... Безумная! 

В каком зале? Сразу за шкуродером. Там зал — небольшой, метров восемь. Я такого не видел ни до того, ни после. Не знаю, откуда в старой выработке сталактиты и сталагмиты, и потеки на стенах, и «пещерный жемчуг», и… По стенам цветные отблески; чуть-чуть свет наклонишь — искорки: голубые, сиреневые, розовые.… Нет! мой язык беден, а фонарик тускл. Это был Храм, найденный истинным безумцем; Храм, не терпящий непосвященных; Храм забытого бога. И Виталий стоял на его пороге, как конквистадор пред Эльдорадо…

В центре — четыре величественных сталагната: колонны стоящие квадратом. На колоннах (я клянусь!) с каждым шевелением фонаря проступают: цепочки символов, оскаленная звериная морда, завиток раковины, искаженное в муке человеческое лицо… По стенам — журчание воды. 

…рука на плече приковала меня к полу.

Это был его Храм. А я — неофит, допущенный в святая святых… 

...я понимаю всех вандалов мира — красота не имеет права быть такой совершенной! Виталий никогда бы не сделал такого; наверняка он приходил сюда и часами смотрел, боясь потревожить своим дыханием пылинку в воздухе. А я — святотатец! — что меня под руку толкнуло? — а в моих пальцах... — камешек? — я пробросил его сквозь величественные ворота. 

Как меня Виталий не убил меня на месте — не знаю.

Синяки на плече пару недель не сходили.

Нет, Виталий не орал на меня — в Храме нельзя говорить громко; он меня не ударил, но я видел — удерживается с огромным трудом. Я понял, здесь я — последний раз. И дружба наша, и походы по пещерам, и посиделки в пивнушке на Покровке — всё. Вот сейчас подберет камешек, брошенный мной, дабы тот не осквернял… 

Он замер.

— Откуда? — голос Виталия словно ледяная метель. — Откуда ты ЭТО взял? 

И на ладони у него… кусочек камня? Нет, гемма. Потрясающей, невообразимой, божественной красоты.

Посмотрите сами… Молчите? Ни у меня, ни у него не возникло мысли, что такое я мог просто подобрать с пола. Что кто-то потерял это здесь, и не вернулся потом… Невозможно. Я с этой красотой не смог расстаться, даже когда мне смерть грозила. Просто не смог и всё. И ни никто бы не смог.

Мы стояли по обе стороны квадрата из колонн, между нами было Иное; мы стояли и медленно сходили с ума. Ничем другим я поступок Виталия не могу объяснить. Он сунул руку в карман, достал оттуда кусок металла (запасная пряжка что ли?) и перекинул его мне…

…и на сомкнутые ладони спланировала металлическая роза. Заколка для плаща.

Возвращаясь, мы молчали.

Ни слова не проронили всю дорогу.

...А Витькины скандалы с каждым разом всё сильнее и бессмысленнее. Однажды стал невольным свидетелем его разговора с женой по телефону — не знал куда спрятаться. Вязкий, полуторачасовой, выматывающий разговор. Витька пытается объяснить ей очевидные, вообщем-то, вещи, а у самого сигарета за сигаретой в пальцах ломается... 

Даже под землей ему уже не удавалось полностью сбросить с себя «всю эту суету». Сбой его теория давала, чего-то не учитывала, да. 

«Понимаешь, — говорит. — Моя жена потрясающей красоты человек. Это всё наносное: ее ревность, попреки, сомнения. Жизнь ее била и била сильно. Так сильно, что... Теперь старается напасть первой, чтобы снова не обидели, не обманули. Моя жена очень ранимая, очень... трепетная, что ли. Я понимаю, со стороны... — и сигарета пополам. — Извини, что пришлось выслушать всё это, но если не успокою я ее, такого напридумывает пока до дома доеду... Себе хуже сделает. Она уже вены резала...»

Тут Витька поперхнулся как-то ненатурально, закашлялся... «Ладно, — говорит. — У тебя эти выходные свободны?» Конечно свободны, если в Пещеру идти...

Дальнейшее — понятно? 

Виталий Сергеевич был великий теоретик. Он сформулировал главный объяснительный принцип: «Пещера работает против Энтропии, — всегда «энтропия» произносил, словно имя злобного божества. — Нет ни малейшего сомнения, что ежели какой материал между сталагнатами пронести, то возникнет вещь, упорядоченная настолько, насколько лишь возможно — красота в ее предельном выражении...»

А как вы думаете? Конечно, мы экспериментировали! И серебро, и кость, и драгоценные камни, и… Да всё, что душе угодно! А если вместе бросать, то… Понятно? Но абсолютно случайным образом и… какой у меня клинок как-то раз случился! 

Нас с Витькой разное погубило. Меня — жадность. Не моя, а Ленкина. Не буду вам говорить, сколько за вещицы давали денег, но… Да, четырехкомнатная — оттуда, из Пещеры. И много еще чего. А Ленка, как деньги у меня появились, такая ласковая стала, все мои желания угадывала… а какой секс! Минет на колесе обозрения я не забуду и в маразме. Но, раз за разом: а вот еще колье с брюликами, а вот платье ей, а еще... Ювелиры меня любили. Словно в бреду жил: машина, квартира — всё на Ленку записано — мы же любим друг друга, да? И пожениться собираемся — вот-вот.

...Помню, как ты меня в метро встретил. Ага! подумал, что я на иглу сел? Действительно не в себе был, мягко говоря. Жил от Ленки до Пещеры, из Пещеры по ювелирам и скупкам и снова — к Ленке в постель...

Она совсем с катушек слетела. Не буду говорить, чего именно она захотела — дела прошлые, но денег на это надо было — немеренно. Главное — деньги срочно нужны, завтра фактически. Чего меня на золото пробило — сам не знаю; с ним мы дела почти не имели. Бес какой-то в спину толкал: «Ты только представь — несколько килограммов золота, много килограммов перебросить… представь, какое совершенное чудо получится!» — А часть меня говорила (Ленкиным голосом): «Представь, за сколько это продать можно!!!» 

Господи! Как я эти килограммы собирал, в какие долги влез, что обещал — всё как в тумане. А мне верили на слово, да. Репутация у меня была вполне серьезная в определенных кругах. Но тридцать килограмм золота! Найти за пару дней всего! С кем я говорил, какие на меня проценты навесили — Бог ты мой! 

Как я эти килограммы по шкуродеру тащил — и не вспомнить. Вылезаю в залу: руки ободраны, ногти — в мясо сломаны, рядом «сосиска» с золотом и лишь одна в голове мысль: «Как я буду это всё через алтарь кидать? Золото ведь придется вынуть из рюкзака — зачем мне ткань в золотом Совершенстве?» 

Я это сделал. Я сумел перекинуть тридцать килограмм через немаленькое расстояние. А когда после «Кхе!» вся груда взлетела в воздух — еще успел подумать: «Господи, моя кровь на этом золоте». Тусклый металл нехотя проламывал воздух…

Момента трансформации я, как всегда, заметить не успел.

Витьку же погубила его страсть к теориям. И несчастливая семейная жизнь. Чем дальше, тем чаще (словно сговорились!) мы ходили в Пещеру в разное время. А когда виделись, о том, что в Храме происходило с каждым — почти не разговаривали. Все-таки красота очень хрупкая вещь; чтобы говорить о ней — я таких слов не знаю. И Витька не знал тоже.

А когда говорили, то Виталий твердил про две вещи — про совершенную красоту и что в Храме происходит изгнание Энтропии. А без Энтропии вещь — безупречна! (Он еще оговаривался: вещь или существо без Энтропии…) Я же говорю — сумасшедший. 

И теории у него — неверные. Особенно в той части, где про сохранение массы.

Если бы я знал, что он задумал…

То, что получилось из моего золота, я продать никак не мог. Никак. Почему? Можно я не буду отвечать на этот вопрос, хорошо? Не мог и всё. Про долги и проценты все помнят? Угу. Сказать, что у меня никаких запасов не было — нет, так сказать нельзя. Но этих вещей, особенно если их срочно переводить в деньги, никак не хватало. А люди за моими долгами стояли серьезные, и «счётчик» крутился. Тут-то я и обнаружил: квартира, машина, украшения — Ленкины, и только ее… Можно не продолжать? Плюс ко всему: последний визит в Храм мои отношения с ней закрыл напрочь. Были к тому весомые причины. И, слава Богу, конечно!

Но… 

Вы говорите: обратно в пещеру, с новыми материалами — за вещами для продажи. Как же мне не хотелось так делать! Было ощущение: хватит. Но деваться, действительно, некуда. Я для этого визита собрал серебро какое-то, камни полудрагоценные, не помню уже…

И по шкуродеру я полз с одной мыслью — зря. Напрасно я пришел, не надо больше этого делать, хватит, остановись. Дополз. (Лаз, как вы помните, заканчивался на уровне пола.) …Эту картину я теперь вижу в страшных снах: колонны разбиты и повалены, всё усеяно каменной крошкой… и прямо пред входом — огрызок ноги в хорошо знакомом мне ботинке. «Лучшие вездеходы для подземной охоты!» — так Витька хвастал. Из ботинка — торчит кусок желтоватой кости в крови. А из дальнего угла ко мне метнулась Она — прекраснейшая, совершеннейшая машина для убийства. Потрясающе красивая в своей смертоносности самка динозавра (не силен в палеонтологии — увы). Это была самка — уверен (пусть не динозавр, а хоть бы и демон женского пола). И залогом тому мои откушенные два пальца. Она успела меня достать, когда я падал обратно в крысиную нору, именуемую шкуродером.

Ничего более ужасного и совершенного, страшного и восхитительного я в своей жизни не видел!

А всё Витька с его теориями…

Как он уговорил жену забраться под землю, залезть в этот лаз и перепрыгнуть через пространство между колоннами я могу только догадываться. Спелеологи люди сумасшедшие, а сумасшествие — заразно иногда.

Денег у меня оказалось достаточно, чтобы остаться в живых в итоге, но недостаточно, чтобы совсем обойтись без неприятностей. Мое недавнее пребывание в больнице… вы всё правильно поняли. Легко отделался, я так считаю.

* * *

— ...

— Ну, ты горазд заливать, спелеолог!

— Бывший спелеолог, прошу заметить!

— Мне бы такую фантазию — давно романы писал…

— Наливайте мужики! За Лешку! Что б у него в жизни всё было хорошо! И что б не пропадал больше!

— Ага! Главное — чтоб баба ему нормальная досталась, а не как Ленка!

— Накатили!!!

…в пылу праздника гости не заметили, что дверь в кухню приотворилась тихонько. Хрупкая девушка посмотрела на мужской сабантуй и улыбнулась. Раз задержалась и к началу не попала — не стоит портить мужские посиделки, верно? ...Они так славно бушуют в клубах табачного дыма. Улыбнулась, с нежностью глядя на разгоряченного спором супруга, и аккуратно прикрыла дверь.

Любой, увидавший ее в эту минуту, с мучительной ясностью понял, что муж называет ее: «Моё золото». Никак иначе. 

И не золотистая кожа тому причиной.

Автор: Сергей Байтеряков

Пробуждение

На планете Земля все еще существуют такие места, в которые долгие и долгие тысячелетия не ступала нога разумного человека. Обычно они настолько труднодоступны, что путь к ним пролегает сквозь лабиринты карстовых пещер, непреодолимые пропасти с раскалённой лавой, необъяснимыми аномалиями и ловушками древней, канувшей в Лету, цивилизации. 

И вот, в одном из таких, забытых звездами, мест, в огромной пещере с алмазной стеной, наконец-то появились люди. Сбросив с себя акваланги и альпинистское снаряжение, переодевшись в церемониальные фиолетовые робы, они под мрачное хоровое пение прошествовали к центру некогда древнего храма. Встав вокруг естественного каменного постамента, они взялись за руки и вознесли молитву к превеликому Рльеху, чей Храп Ночи отмерял оставшееся время мира. 

Допев вместе со всеми последнюю строчку на древнем, мистическом языке, предводитель вышел вперед и водрузил на постамент древнюю священную Книгу Перемен и повернулся к алмазной стене, за которой можно было разглядеть смутные очертания чего-то большого. Или кого-то… 

— О Великий! – воскликнул он в ритуальном экстазе, воздев руки к куполу пещеры, и его судьбоносный бас отразился эхом от каменных стен, — К тебе взывает твой раб из смертных обезьян, недостойных даже твоего дыхания. Как и было предначертано, о Великий Рльех…

— Рльех! — вторили культисты своему жрецу.

— …мы преклоняемся пред твоей волей, дабы ты отринул оковы Вечного Сна и пробудился! Восстань же, о Рльех…

— Рльех!

— …и приведи нас в мир, полный власти и миролюбия, полный крови и почитания! Даруй нам свою Силу, спаси этот загнивающий мир от слепцов и глупцов! Йа! Йа! Рльех тр-ринь!

— Йа! Рльех тр-ринь!

Жрец открыл священную книгу со зловещим клеймом песочных часов на переплете из человеческой кожи и зачитал древнюю, хтоническую фразу из глубин ужасающего мироздания: 

— Бус, тарапах тринь и паса ка! Нирам парат силр Йа! Восстань, о Вели… 

Но жрец не успел договорить, а приготовившиеся вновь прославлять имя своего Древнего Бога адепты, все как один повернулись к алмазной стене. Там, по ту сторону их безумия, пошевелилась гора черного, невообразимого, неописуемого ужаса и… зевнула. Долго, протяжно и громко. 

— Мн, мн… Что, кто? 

Услышав древнюю речь, проникающую своей сутью сразу в разум, культисты сомкнули круг от страха, инстинктивно стараясь встать как можно ближе друг к другу и к своему предводителю. 

— О Великий Рльех…

— Рльех… — продрожали адепты и еще больше сомкнули ряды. 

— …мы пробуди… 

— А, мн, что? Еще пять векочков… Мн… Мне ко второму пришествию… 

— Но… — постарался объяснить ситуацию жрец, вдруг оказавшийся в куче дрожащих адептов, но его слова потонули в звуках стучащих от хтонического ужаса зубов.

А затем задрожали стены, с потолка посыпались громадные сталактиты, алмазная стена, как и гласило пророчество, пала и рассыпалась на мелкие кусочки. Огромная туша реликтового божества перевернулась с левого пока на правый и с лёгким «бух» придавила под собой культистов, их оборудование и последний в мире экземпляр Книги, Которая Могла Пробудить Рльеха. 

И сам Рльех, мирно посапывая в такт мирозданию, не сильно-то жалел о случившемся.

Автор: Иван Абрамов

Праздник Движения Вперед

"Бьют часы на старой башне,

Провожают день вчерашний…"

из к/ф "Приключение электроника"

Я умер, когда до Нового Года оставалась всего пара часов. 

Шел снег. Повсюду мигали лампочки гирлянд, сновали прохожие. Из постоянно открывающихся и закрывающихся дверей играла веселая, умиротворяющая музыка. Все вокруг буквально цвело и пахло надвигающимся праздником времени. 

Я не помню, о чем думал в тот момент. Возможно, я был счастлив от того, что этот год прошел для меня и для моей семьи вполне себе удачно: дочь Люда закончила учебный год на отлично, жена наконец устроилась на работу, а мой отец… а отец все еще был с нами. А может быть, я был расстроен из-за того, что в магазине не было моих любимых соленых огурцов, и встречать Новый Год пришлось бы без них. 

Не помню, как именно это произошло, но когда вспышка боли ворвалась в сердце, а волна отчаяния взорвала мой мозг, когда мой разум унесло за грани возможного, вновь показав мне отрывки из фильма под названием «Моя Жизнь», все мои радости и переживания просто перестали иметь какой-либо смысл. 

А затем был удар. 

И я умер. 

Первое, что я увидел после своей смерти – это огромные, полные ужаса, глаза водителя, вышедшего из автомобиля, сбившего меня. Судя по выражению лица этого человека, он сам не ожидал такого поворота событий. Не справился с управлением, отказали тормоза, засмотрелся в телефон… А какая разница? Сделанного не воротишь. Я был мертв. 

Каждый ребенок, со своего первого Нового Года знает, что когда человек умирает, ему отводится время на завершение своих дел на этой грешной земле вплоть до следующего праздника времени. Он прощается с близкими, закрывает долги, отправляется в заветное путешествие, о котором всегда мечтал. А может быть начинает делать добро, или зло, просто так, без причин или одобрений – у него теперь всего один путь, который он сможет пройти разными дорогами. 

Дорогами в вечное счастье, дорогами в мир без лет и годов, где время перестает неумолимо течь вперед и сливается в единое целое с тобой. В Бесконечное Лето. 

Шел снег. Мигали лампочки. Но атмосфера праздника испарилась с лиц одиноких прохожих. 

Я лежал на тротуаре, в нескольких метрах от пешеходной зебры, в рваной куртке и, почему-то, без ботинок, но до сих пор судорожно сжимая в руках дужки продуктовых пакетов. Левая рука была неестественно вывернута в сторону, а за грудной клеткой, тоже слева, неприятно саднило. 

Гудели провода под слоем замерзшего дождя. Где-то далеко играла музыка. Водитель продолжал смотреть на меня своими бешенными глазами. 

А времени в этом мире у меня оставалось все меньше и меньше. 

*** 

Не смотря на праздники, скорая приехала очень быстро. Даже быстрее дорожно-транспортной службы. 

– Эка тебе, парень, угораздило то, – молодой фельдшер, почти что мой ровесник, быстро, абсолютно без боли, вправил мертвую руку обратно, чтобы я мог наконец-то ею управлять и, в кои-то веки, отпустить злосчастный пакет, – Прям под Новый Год… Эх… 

Я молчал. 

– Так, ребра сломаны, осколок седьмого сместился и вошел прямо в сердце. Мгновенная смерть, – продолжал осматривать меня фельдшер, не замолкая ни на минуту, – Органы тоже не смещены. А если я сделаю так, говорить можете? – он надавил мне куда-то на грудную клетку чуть повыше груди. 

– Да. 

– Ну и отлично, – отряхивая руки от липкого снега и плотнее закутываясь в свою куртку, вынес вердикт сотрудник скорой помощи, – значит боле вправлять ничего не будем, существованию это мешать не будет. Так что оформляем, и можете быть свободны. 

– А можно как-нибудь… побыстрее? У меня жена, дочка… 

– И то верно, – он похлопал меня по плечу, – мдам… сколько у тебя? – глянул на наручные часы, – Полтора часа? Ох, твою же ма… кхм. Короче, давай, заскакивай к нам в карету, довезем до дома, а по пути оформим как-нибудь. Эй, Мишань, заводи свою тарантайку, у нас экстренный случай! 

– Что, живой он, чтоль? – донеслось откуда-то из недр белоснежной машины с красной лентой на боку. 

– Да нет, мертв как наша с тобой зарплата! В этом то все и дело! 

*** 

Кира не любила плакать. 

Дома пахло мандаринами. На кухне работал телевизор, в котором повседневно пели песни, шутили, веселились. Из комнаты дочери доносилась тихая грустная музыка. Отце храпел у себя. 

Дома было спокойно. 

Я поставил сумки в прихожей, разулся, снял грязную и мокрую куртку. Жена стояла напротив меня и смотрела, грызя ногти. Кира все поняла по въезжающей во двор скорой и по рваной одежде, но до сих пор не давала себя даже шанса на то, чтобы поверить в самое страшное. 

Подошел к ней. Молча, без слов, нежно обнял и прижал к себе, отчетливо чувствуя разницу температур наших с ней тел. Положил руку ей на голову, прижался к волосам щекой, вдохнул смесь запахов ее шампуня и духов, которые подарил ей на десятую годовщину свадьбы. 

– Прости меня, дорогая, – тихо прошептал я ей на ухо, – прости, но я умер. 

Она прижалась еще ближе, уткнувшись носом в мое безжизненное, больше не греющее плечо. 

Кира не любила плакать. 

Но сейчас не смогла себя сдержать и зарыдала в голос. 

– Сережа… – мы стояли в прихожей, схватившись друг за друга в желании больше никуда и никогда не отпускать, будто это могло бы что-нибудь изменить, – как так…? Сереженька… 

На звук маминых стенаний из комнаты показалась лохматая голова моей тринадцатилетней дочурки. Закряхтел, отец, вставая со своего старого дивана. 

Я стоял в прихожей, и не знал, что сказать. Все свое время после смерти и до этого самого момента я думал лишь о том, что скажу своим родным. Что сделаю для них в свои последние минуты. Сидя в мокром сугробе, в процессе поиска слетевших ботинок, трясясь в карете скорой и диктуя свои паспортные данные фельдшеру, я думал о своей семье, моделировал ситуации, представлял их поведение. Но сейчас… Сейчас я стоял и не знал, что мне делать. Мир перевернулся вверх ногами, сузился до размеров этой маленькой квартиры, стал таким же бессмысленным и пустым, как сердце в моей груди, переставшее биться. 

А время неумолимо приближало Новый Год, новый мир, в котором мне уже не было места. 

Может быть, я бы тоже заплакал. 

Но я больше уж не мог. 

*** 

– Как это произошло? 

Мы с женой сидели на кухне одни. Кира выключила треклятый телевизор, убрала со стола тарелки с готовыми салатами и разделочную доску с так и не дорезанным сыром. Уселась напротив, уставилась на меня красными от слез глазами. 

А мне было стыдно на нее смотреть. Такую красивую. Такую молодую. Такую… живую. 

– Автомобиль. Сбил меня на переходе у магазина напротив офиса. Фельдшер сказал, ребро проткнуло сердце. Мгновенная смерть. Не переживай, больно мне не было. 

– Сережа… 

– Не говори ничего, – я потянулся к ней через стол и нежно погладил по щеке, – Молчи. Я знаю, это трудно, но уже ничего не изменить. И мне… Мне стыдно за то, что я ухожу от вас так рано. Что оставляю вас одних в такое тяжелое время. Я… я… 

И вновь слова застряли в горле. 

– Любимый? 

– Помнишь нашу с тобой первую встречу? Я тогда работал в забегаловке, стоял за кассой, когда вы с подругами зашли после колледжа перекусить. Я сразу заприметил тебя, как только ты вошла в двери. Солнце буквально озарило твой силуэт, оставив отпечаток в моей душе. 

– А затем ты очень плохо пытался меня закадрить своими пикаперскими методами, из-за чего тебя и выгнали из этой забегаловки, – Кира улыбнулась, предаваясь светлым воспоминаниям, – а потом ты на все плюнул и купил мне цветы на последние гроши. 

Но, вновь посмотрев на меня, на мою уже серую, устрашающую кожу, она снова вернулась в реальность. Жестокую. Холодную. Неуютную. 

Но настоящую. 

Закипел стоящий на плите чайник. Кира встала из-за стола, резким, то ли злым, то ли раздраженным движением руки выключила плиту и встала у окна, уставившись куда-то в даль. Может быть в попытках узреть там смысл бытия. А может быть в мольбе за жизнь. 

Я подошел к ней сзади, обнял. Кира схватилась за мою ладонь, будто утопающий в море за спасательный круг. 

Мне никогда не понять, что творится сейчас у нее в душе. Да куда уж там, мне не понятно даже то, что творится сейчас в душе собственной. 

А за окном падал снег. Ему не нужно знать, зачем он падает, он просто летит вниз, опадает на землю крохотными снежинками. И остается лежать там, пока ему не придет время растяать.

– Я не хочу уходить, – сказал я то, что так и не решался признать, – я боюсь. Все это происходит слишком быстро. У меня нет времени даже на то, чтобы нормально попрощаться со своей семьей, не то что позаботиться о них до того, как меня окончательно не станет. Я… я хочу вам всего самого лучшего, вы для меня – все. И я… Я люблю тебя, Кира. Люблю, любил и всегда буду любить. Я не хочу оставлять тебя одну. 

– Любимый… И я тебя люблю...! 

Кира не любила плакать. 

*** 

Люда сидела за компьютером, уткнувшись в экран. Она даже не повернула голову, когда я зашел к ней в комнату. Большие наушники, которые всегда были обязательным атрибутом внешности моей маленькой девочки, теперь лежали на столе, и из них лилась тихая грустная мелодия. 

– Привет, милая. Можно мне присесть? 

Абсолютно никакой реакции. Ни «Да», ни «Нет», ни бунтарского «Делай что хочешь». 

Тринадцать лет. Трудный возраст. Особенно, если завтра ей стукнет четырнадцать. 

Но я этого уже не увижу. Я не увижу, как в один единственный миг, когда настанет Новый Год, она станет на один год старше, как изменится внутренне и внешне. Не увижу, как изменится моя жена, как еще на один год постареет мой отец. Я не увижу будущего своей семьи. 

Не дождавшись ответа, я сел на краешек незаправленной кровати. 

– Я… Я умер, Люда. Так… так бывает. Меня сбила машина. Совершенно случайно. Так… повторюсь, так бывает. Жизнь, она такая штука… Не простая. В ней может случится абсолютно все что угодно. В жизни много плохого, но это совсем не значит, что она такая плохая вся. На самом деле жизнь прекрасна сама по себе, в ней гораздо больше действительно хороших, светлых моментов. Уж поверь мертвецу. 

Одинокий всхлип носом. 

– И жизнь лишь такова, какой ты сама видишь ее. Жизнь – это величайший дар, который когда-либо может дать человек. И чтобы ты ни сделала, какой бы ни стала, помни – я всегда буду гордиться тобой. 

Молчание. 

Неизвестная мне группа допела свою грустную песню, и ее место заняла другая, почти что идентичная предыдущей – с такой же заунывной, грустной и меланхоличной песней. 

– Мне жаль, что все вышло именно так. 

Второй одинокий всхлип. 

Еще с минуту я молча просидел на краешке кровати, рассматривая спину своей маленькой бунтарки. 

Видно, я совсем не разбираюсь в женской психологии. 

И лишь когда я встал и открыл дверь из комнаты, Люда вскочила со своего компьютерного кресла и крепко вцепилась в меня, дав волю слезам. 

Вся в мать, пронеслось у меня в голове. 

– Папочка, не уходи… Прошу! Папа! 

Она рыдала в моих объятьях, а я лишь молча гладил ее по голове. 

*** 

– Привет, папа. 

Когда я вошел, отец сидел на диване в ожидании своего непутевого сына. Посмотрев на меня строгим оценивающим взглядом, он жестом пригласил меня сесть рядом. 

– Не думал я, что вновь придется переживать смерть родного мне человека. – мрачно хмуря брови произнес отец в пустоту, – Тебе было больно? 

– Нет. Авто сбила. Смерть была мгновенной. 

– Хорошо. Хоть это успокаивает. 

Достав из-за дивана старую заначку – бутылку водки и две стопки, отец разлил нам с ним по чуть-чуть. Пили молча, не чокаясь. Пищевод обожгло, но «живая вода» приземлилась на мертвую почву. 

– Ты помнишь, как ушла мама? 

– Да. 

Я отлично помню тот Новый Год. Мне тогда должно было исполниться десять. Помню бледную мама, грустно улыбающуюся и прижимающую к себе. Помню, как она уже больше ничем не пахла. И помню ее любящий и полный нежности взгляд, когда ее тонкий силуэт стал таять в воздухе, стоило курантам пробить двенадцать. 

И как мне уже исполнилось десять. Но уже без мамы. 

На этот раз я разлил по стопкам. Снова выпили. 

– В моем возрасте уже не боятся смерти. Но даже у меня до сих пор трясутся поджилки, когда я думаю о ней. Не могу даже представить, каково тебе сейчас. 

– Я уже умер, папа. Мне уже незачем ее бояться. 

– И то верно, и то верно… 

– Прости, что я был плохим сыном. 

– Ты был отличным сыном. Это я был плохим отцом, раз не научил сына смотреть по сторонам, когда тот переходит дорогу. 

Мы улыбнулись друг другу. Снова выпили. 

*** 

До заветного мига осталось пятнадцать минут. 

Стол ломился от обилия еды и питья. Этот Новый Год должен был стать праздником мира, спокойствия и нового начала. Праздник нового времени, когда эта безжалостная стихия наконец-то берет свое и переворачивает лист космического календаря. 

И для многих – это воистину будет так. Человечество в очередной раз шагнет еще на один шажок в будущее, станет взрослее. По всему земному шару, в один единый миг единения всех и вся, родятся миллионы младенцев, миллиарды детей станут взрослее, миллиарды взрослых мудрее, и миллионы мудрецов… исчезнут, дав дорогу молодым, на прощанье передав им свою науку. 

И все же… Не смотря на бесконечный опыт предыдущих поколений, не смотря на воспитание и психологию… 

Это все так же страшно. 

Вот я был, и вот меня не стало. 

Так что же страшнее? Сама смерть, или ожидание конца? 

Мы вчетвером сидим за столом и слушаем выступление президента. Он как всегда радуется за пополнение в огромной семье под названием государство, переживает за каждого, кто боится преступить черту во взрослую жизнь, и скорбит вместе со всеми, кто потеряет своих родных и близких. Но такова жизнь, говорит он. И у нас нет никаких возражений. 

– С Новым годом, граждане. Пусть в новом году вас ждет все самое хорошее. С праздником. 

Я в последний раз встаю, в последний раз открываю бутылку с шампанским, в последний раз разливаю по бокалам. 

Глаза у моих девочек на мокром месте, но они держатся. Ведь Новый Год не праздник смерти. Новый Год – это праздник перемен. Праздник чего-то нового. Праздник движения вперед. 

Я поднимаю бокал и смотрю, как пузырьки бегут вверх сквозь жидкость, дабы исчезнуть на самом верху. 

Бом! 

Мои родные тоже встают, берут свои бокалы, поднимают над столом. 

Бом! 

– Не нужно о грустном. 

Бом! 

– Впереди вас ждет еще много прекрасного. 

Бом! 

– Я не жалею ни о чем, совершенным в жизни. 

Бом! 

– У меня замечательная жена… 

Бом! 

– Замечательная любящая дочь… 

Бом! 

– Великолепный отец. 

Бом! 

– И сейчас, перед лицом будущего, скажу… 

Бом! 

– ...будьте счастливы, ведь жизнь… 

Бом! 

– … замечательная штука, и я рад… 

Бом! 

– … что моя жизнь была связана с вами. 

Бом! 

Автор: Иван Абрамов